Комната 15 - Чарльз Харрис

Но неожиданно вышибала кивает.

– Здравствуйте, мистер Блэкли. Рад снова видеть вас.

Он переводит взгляд на Бекса, и я улыбаюсь ему, чтобы выиграть время и подумать.

– Это мой друг и коллега Бехзад Парвин, – говорю я так, словно это что-то само собой разумеющееся, и вышибала снова почтительно кивает, будто это фешенебельный клуб, а я привел с собой председателя Верховного суда.

– Добро пожаловать в «Одиночество», мистер Парвин, – говорит он. В его поведении по отношению к нам есть какая-то подозрительность. Я вижу, что Бекс нервничает не меньше моего, но он лишь пожимает плечами, когда вышибала распахивает перед нами стальную внутреннюю дверь, и теперь отступать уже поздно.

Внутри пол продолжает понижаться, покуда хватает глаз. Я веду Бекса вниз, и наконец появляется нижний уровень – сначала альковы и столики, затем стойка, проходящая вдоль всей боковой стены. Барабаны с басами достигают просто свирепой громкости, освещение тусклое. В воздухе висят плотные слои табачного дыма, стоит зловоние последствий долгой ночи.

– Значит, мы особые клиенты, да? – перекрикивает шум музыки Бекс.

Я не знаю, что ответить. Иду вперед, сдерживая страх, и пытаюсь представить себе, каково было бы узнать этого вышибалу, этот гараж, этот пандус. На какое-то мгновение я убеждаю себя в том, что узнал все это. Но затем уверенность ускользает.

Четыре или пять самых стойких пьяниц сидят у стойки и не обращают на нас никакого внимания. Вокруг столов толкутся молодые ребята; лица их бледны от разных нехороших препаратов, к которым быстро привыкаешь. Мужчины постарше в дорогой, но неброской одежде сидят в альковах, сверкая унизанными перстнями руками и обхаживая молоденьких девиц. Я никого не узнаю, и у меня нет никакого плана: я не ожидал, что дело зайдет так далеко.

За стойкой, под длинным заляпанным зеркалом, висит прейскурант. В нем нет ничего сложного: «Крепкие – 7 ф., пиво – 6 ф., вино – 5 ф., безалк. – 3 ф.», и «безалк.» уже закончились. Мы подходим к стойке, и бармен, разливающей пиво в стаканы, поднимает взгляд.

– Он здесь, но занят! – кричит он, перекрывая гул из колонок.

– Я так и думал, – решаю подыграть я.

Бармен среднего роста, мускулистый, у него акцент, возможно, немецкий, и он смотрит на меня с опаской, как и я на него. Бекс неуютно переступает с ноги на ногу, до тех пор пока я не говорю ему сесть на табурет перед стойкой. Покупаю два стакана крепкого – это оказывается виски, дешманский и горький – и обвожу взглядом помещение. Наверное, именно так выглядит преисподняя. Полно людей, считающих, что они должны приятно проводить время, и не понимающих, почему это не так.

– С чего начнем? – кричит мне в ухо Бекс.

Я ничего не отвечаю. Хотя я выпил всего несколько глотков виски, ноги у меня начинают становиться ватными. Я не обращаю на них внимания.

– Давненько я не ходил по клубам. – Бекс слабо улыбается, наклоняясь ко мне. – Когда-то у меня это отлично получалось. Снимать девочек… Полагаю, теперь это делают по большей части через интернет.

– Мы слишком старые, – говорю я. Как я предполагаю, Бекс лет на пять моложе меня, ему немного за двадцать, и у него есть постоянная женщина. Если она у него есть, я должен это знать. Еще один момент, затерявшийся в моем «забвении».

В зеркале у Бекса за плечом я замечаю трех восточноевропейцев. Они сидят за маленьким столиком в центре зала, потягивают виски и равнодушно оглядываются по сторонам, как поступают люди, которые кого-то ищут, но не хотят, чтобы это чересчур бросалось в глаза.

Рядом с ними сидит рыжеволосая девица, одна. Недовольная. Настороженная. В платье с большим вырезом и обилием блесток. К ней подходит мужчина и что-то ей говорит. Ему лет тридцать с небольшим, на нем дешевый костюм. Он уходит. Так, в чем проблема? В цене?

Я отворачиваюсь от зеркала прежде, чем рыжеволосая успевает заметить, что я разглядывал ее отражение, и задумываюсь над вопросом Бекса. С чего начать? Я наивно надеялся, что, когда попаду сюда, меня осенит какая-нибудь мысль, которая расшевелит память.

– Она уходит, – говорит Бекс.

И это действительно так. Рыжеволосая девица встает и, подойдя к стойке, делает знак бармену, но тот занят в другом конце. Она худая, у нее решительная походка человека маленького роста, недовольного этим. Бросив на меня встревоженный взгляд, девица резким движением забирается на высокий табурет, стучит сигаретой по стойке и закуривает. И только теперь, вблизи, я замечаю под косметикой слишком массивный подбородок.

У меня возникает ощущение, что рыжеволосая меня узнала, но я не хочу сделать шаг первым, поэтому изучаю картины на стенах. Даже не будучи экспертом, я понимаю, что это очень известные имена. Подпольные заведения частенько связываются с ведущими современными художниками, считающими, что сдача своих работ в аренду поможет им поднять авторитет среди молодежи.

Рыжеволосая трансвеститка снова искоса смотрит на меня и, кажется, решается заговорить, но затем оглядывается вокруг и передумывает. Вместо этого, спрыгнув с табурета, она стучит каблуками к противоположному краю стойки. Там останавливается, выразительно оглядывается на меня и проходит в двустворчатые двери.

Бекс сильно толкает меня в бок локтем. Трое восточноевропейцев смотрят в ту же сторону. Один из парней встает и идет следом.

Я встаю с табурета, жалея о том, что выпил. От спиртного у меня в голове туман. Бекс присоединяется ко мне, и мы в свою очередь проходим в двустворчатые двери и оказываемся в коридоре, ведущем к мужскому и женскому туалетам. Но рыжеволосой здесь уже нет.

Я резко толкаю дверь в женский туалет, мрачное квадратное помещение: там девица-подросток в обтягивающей мини-юбке и высоких сапогах, стоящая на коленях перед мужчиной. Мы одну за другой распахиваем двери кабинок – парочка не обращает на нас внимания, они слишком заняты, – но больше здесь никого нет. Мужской туалет оказывается еще менее приятным и еще более пустынным.

– Твою мать! – бросаю я.

– Шеф! – окликает меня Бекс. – Лестница!

За туалетами он заметил бетонную лестницу, ведущую наверх, на улицу, и вниз, в более глубокий подвал. Я указываю вверх, и Бекс убегает. Прежде чем спуститься вниз, я приоткрываю двустворчатые двери. Как я и опасался, оставшиеся двое восточноевропейцев также встали из-за столика. По этому поводу у меня возникает очень нехорошее чувство.

Я все еще смотрю в щелку между створками, как за спиной у меня с грохотом распахивается дверь у лестницы. Вздрогнув, я оборачиваюсь, чтобы отразить нападение, которое, я уверен, неизбежно последует. Но это вышибала. Он кивает на дверь и говорит:

– Мистер Рахман готов встретиться с вами.

Я уже проходил по этому коридору? Должен ли я помнить запах сырости, коробочки с синими кристаллами крысиного яда по углам? Вышибала тихо стучит в дверь и приглашает меня пройти в помещение, в котором, должно быть, когда-то размещалась администрация гаража. На голых стенах из шлакобетона все еще висят покрытые пылью плакаты с машинами и календари с обнаженными женщинами. В помещении я насчитываю четырех азиатов: один с бородой, прислонившийся к темно-зеленому шкафу, преграждает мне путь к отходу, еще двое стоят у стен по обе стороны. Я окружен, и мне это не нравится. Высокий мужчина с обритой головой склонился над видавшим виды деревянным письменным столом и читает письма. Он поднимает на меня взгляд и говорит: