Разобранные - Нил Шустерман

Лев набирает номер, но останавливается. Ему не хочется говорить с родителями. Стерев цифры, которые он уже успел ввести, он набирает другой номер, замирает и после пары секунд размышлений нажимает кнопку вызова.

Ждать приходится недолго; после второго гудка он слышит:

– Алло?

– Пастор Дэн?

После секундной задержки священник узнает мальчика.

– Боже мой, Лев? Лев, это ты? Где ты?

– Не знаю. В какой-то школе. Послушайте, пастор, вы должны позвонить родителям и попросить, чтобы они дали полицейским отбой! Я не хочу, чтобы их убили.

– Лев, подожди. С тобой все в порядке?

– Меня похитили, но ничего мне не сделали. Я тоже не хочу, чтобы с ними что-то случилось. Скажите отцу, чтобы остановил полицейских!

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мы не сообщали в полицию.

Такого Лев просто не ожидал.

– Что?..

– Родители хотели это сделать. Хотели устроить розыск по всей стране, но я убедил их отказаться от этой мысли. Я сказал, что раз тебя похитили, значит, на то воля Господа.

Лев потрясен. Ему кажется, что он спит и разговаривает с пастором во сне. В надежде проснуться он даже начинает трясти головой.

– Но… зачем вы это сделали?

Голос пастора стал взволнованным.

– Лев, послушай меня. Слушай внимательно. Никто, кроме нас, не знает, что ты сбежал. Пока что все уверены, что тебя принесли в жертву, и вопросов никто не задает. Понимаешь, о чем я?

– Но… я действительно хочу, чтобы меня принесли в жертву. Так и должно было быть. Нужно позвонить родителям и попросить их забрать меня. А потом мы все вместе поедем в заготовительный лагерь.

Пастор Дэн приходит в ярость:

– Не заставляй меня это делать! Я прошу тебя, не заставляй!

Такое впечатление, что пастор с кем-то сражается, но не со Львом, это точно. Человек, с которым разговаривает Лев, настолько не похож на священника, которого он так давно и хорошо знает, что мальчику даже кажется, что на другом конце не пастор, а кто-то другой. Его как будто подменили: голос тот же, но мысли, убеждения – все это Льву совершенно незнакомо.

– Ты что, не понимаешь, Лев? Ты можешь спастись. Можешь стать кем угодно.

И вдруг Льву все становится понятно. В тот день пастор Дэн приказывал ему бежать вовсе не от похитителей. Он хотел, чтобы Лев бежал от себя. От того, что хотят сделать с ним родители. От предстоящего жертвоприношения. Пастор произнес сотни проповедей и прочел несметное количество лекций, и Лев был уверен в своем священном предназначении, но все это было обманом. И самое страшное, что человек, который больше всех убеждал его в праведности избранного пути, сам в это не верил.

– Лев? Лев, ты слышишь меня?

Лев слышит, но он не хочет слушать. Ему больше не хочется говорить с человеком, который привел его к краю обрыва и заставляет повернуть назад в последнюю минуту. Внутри начинается настоящая буря, чувства сменяют друг друга, как узоры в калейдоскопе. Ярость, умиротворение, радость, ужас. В какой-то момент Льву кажется, что страх наполнил его существо целиком, подобно яду, и он может чувствовать его запах, похожий на испарения кислоты. Внезапно его состояние меняется, и вот он уже вне себя от счастья – что-то подобное он испытывал, махнув битой и услышав, как она со звоном ударила по мячу. Только теперь он не игрок с битой, а мяч, стремительно улетающий бог знает куда. Раньше его жизнь была похожа на бейсбольную площадку – аккуратно разлинованную, идеально ровную и гладкую. Все происходящее подчинялось правилам, и ничто никогда не менялось. Теперь же он вылетел за пределы поля, перелетел через стену и упал неизвестно где.

– Лев? – зовет его пастор Дэн. – Ты пугаешь меня. Отзовись.

Лев набирает полную грудь воздуха, потом медленно выдыхает его.

– До свидания, сэр, – говорит он и кладет трубку.

Взглянув в окно, Лев видит съезжающиеся к школе полицейские машины. Если Коннора и Рису еще не поймали, значит, скоро поймают. Медсестры у двери нет – она отчитывает директора за то, что он отдает неверные распоряжения в чрезвычайной ситуации.

– Почему вы сразу не позвонили родителям бедного мальчика? Почему не эвакуируете детей и персонал?

Лев знает, что нужно делать. Это неправедный поступок. Он должен сделать нечто плохое. Но вдруг ему становится ясно, что отныне ему наплевать, грешит он или нет. Осторожно выбравшись из кабинета, он незаметно проскальзывает прямо за спиной медсестры и директора и устремляется вперед по коридору. Чтобы найти то, что он ищет, требуется не более секунды. Лев тянется к небольшой красной коробке, висящей на стене. Теперь и потерян, думает он, но мне все равно. Чувствуя пальцами холод стали, Лев нажимает красную кнопку, и тишину разрывает душераздирающий вой пожарной сигнализации.

Сигнал тревоги раздается в то время, когда ей следует готовиться к уроку, и учительница, мысленно чертыхаясь, клянёт судьбу. Можно было бы остаться и поработать, пока в классе никого нет, а ложная – она всегда ложная – тревога тем временем закончится сама собой. Но потом учительница решает, что, оставшись, подаст нехороший пример проходящим мимо ученикам.

Выйдя из класса, она обнаруживает, что в коридоре полным-полно детей. Коллеги пытаются поддерживать порядок, но это старшеклассники, и навыки построения по учебной тревоге, которыми они овладели в младших классах, давно забыты. Кровь бурлит от гормонов, и тело, опережающее разум по развитию, удержать в состоянии покоя удается далеко не всем.

Неожиданно учительница замечает нечто удивительное, обстоятельство, которое неприятно ее поражает.

У кабинета директора стоят двое полицейских. Их определенно раздражают толпы орущих детей, проносящиеся мимо них к выходу. Зачем здесь полиция? Почему не пожарные? И как им удалось приехать так быстро? Такого не может быть – кто-то вызвал их раньше, чем раздался сигнал тревоги. Но зачем?

Последний раз полицейские были в школе, когда поступил звонок, предупреждавший об угрозе взрыва. Персонал и школьников эвакуировали, но никто толком не знал зачем. Оказалось, никаких террористов в школе не было – тревога была ложной. Кто-то из учеников решил пошутить. Тем не менее угроза появления клапперов считается серьезной, так как никто не может сказать на сто процентов, есть они в помещении или нет.

– Пожалуйста, не толкайся! – говорит она ученику, зацепившему ее локтем. – Я уверена, всем удастся выбраться на улицу и без этого.

– Прошу прощения, мисс Стейнберг, – извиняется парень.

Проходя мимо одной из лабораторий, где ребята ставят опыты, учительница замечает, что дверь открыта. Осторожности ради она заглядывает внутрь, чтобы проверить, не забрел ли туда кто-нибудь из учеников, не желающих участвовать во всеобщем столпотворении. На каменных столешницах лабораторных столов пусто, и стулья аккуратно расставлены по местам. Судя по всему, лабораторной работы на этом уроке ни у кого не было. Учительница хочет закрыть дверь, скорее по привычке, нежели чем по необходимости, но неожиданно ее внимание привлекает звук, которого здесь быть не должно.