Моя сестра - Мишель Адамс

– Она выглядит странно, правда? – шепчет Элли мне в ухо, разжимая руки. Краем глаза я замечаю, что она трогает пальцем лицо нашей матери. Я опускаю глаза, уверяя себя: это просто мертвое тело, просто мертвое тело, просто труп, и ничего в нем не осталось после смерти. Но я не могу не подозревать, что где-нибудь под ее летним голубым платьем может быть спрятана рана. Не находится ли доказательство вины Элли прямо здесь, передо мной?

– Не делай так, – не выдерживает отец, хватая ее за любопытный палец. Она позволяет отстранить себя. Он отпускает ее с той же спешкой, будто бы обжегся. Виновато разводит руками, как будто он на мгновение забылся и теперь осознал свою ошибку. Во второй раз за этот день я думаю о том, что не такие уж мы и разные с отцом. Он понимает, кто здесь главный, так же хорошо, как и я. Элли притягивает руку к себе, брезгливо тряхнув головой.

– Она уже мертва, – напоминает ему Элли. – Ей все равно, что я трогаю ее, потому что она мертва. Айрини, смотри. Ну, давай же, не стесняйся, она не укусит.

Она подталкивает меня легким ударом своего острого локтя, но глаз не сводит с отца.

– Тебе не кажется, что вы похожи?

– Элеанор, я серьезно считаю, что мы должны позволить Айрини побыть с твоей матерью наедине. – Отец делает шаг вперед. – Как ты думаешь?

– Я думаю, у Айрини есть язык, – говорит Элли. – Она может сама сказать нам, чего хочет.

Но я их уже не слушаю. Я сосредоточиваюсь на своей матери. Смотрю на нее, натертую благовониями: типичная припухлость, слишком розовая кожа, клоунский макияж. Изящное жемчужное колье петлей стягивает шею. Сначала я не замечаю ничего, что напоминало бы лицо, которое я вижу в зеркале. Но я продолжаю рассматривать каждую черточку, и мне начинает казаться – что-то знакомое в нем все же есть. Изгиб бровей, быть может, и то, как они поднимаются к внешнему уголку глаза. Квадратный кончик носа и косточка на переносице кажется искривленной. Мои черты. Я оборачиваюсь на мужчину, который является моим отцом, и он смотрит на меня. Я знаю, он тоже это видит. Я – это она, а она – это я. Как Мэтт и говорил. Мы есть наши родители. Мы то, какими они делают нас, своим присутствием или отсутствием.

– Да, – я сжимаю край гроба, собирая силы, – я так похожа на нее.

И мне вспоминается картинка: я ползаю по кухонному полу. «Молодец! Смелая девочка! Время расправить свои крылья. Давай, я знаю, ты сможешь. Сделай это для мамочки!». Недостающие кусочки воспоминания всплывают в памяти, и я вижу ее лицо. Она рядом, поднимает меня, улыбается мне, подбадривает, как любящая мать.

Я вновь смотрю на ее закрытые веки и сжатый рот, и мне грустно от того, что человек, с которым мы так похожи внешне, не имеет к моей жизни никакого отношения. Я поднимаю взгляд на Элли, потом на отца, и вижу, что она не похожа ни на кого из них.

– Я дам тебе время побыть с ней, – говорит мой отец.

– Куда ты уходишь? – шипит Элли, когда он пытается пройти мимо нее. Она хватает его за руку, так же, как ранее мою, когда тащила меня сюда. Костяшки ее пальцев белеют, с такой силой она его держит. Я одной рукой держусь за открытый гроб, прикрывая собой тело матери. Отец пытается пройти вперед, но Элли переносит вес, и ей удается его перехватить.

– Так, Элеанор, прекрати это. Убери свою руку. Я просто хочу оставить вас вместе. Мы с Айрини можем поговорить позже. – Потом он смотрит на меня. – Я бы очень хотел, Айрини, чтобы мы посидели и поговорили.

Я не отвечаю. Все это время я хотела поговорить с ним, но здесь и сейчас у меня нет слов.

– Наедине.

– Без меня? – вопрошает Элли, но никто не отвечает на ее вопрос. Мой отец пристально смотрит на меня, и я вдруг вижу на его лице несколько иное чувство, нежели страх, стыд или вина. Похоже на извинение. Такое «извини, что тебе приходится это видеть». Впервые в жизни я действительно начинаю верить, что может оно и к лучшему, что я выросла не здесь, и возможно – шанс один на миллион – он отдал меня, потому что желал мне лучшего.

– Я, пожалуй, пойду, – говорю я. – Мне не стоит здесь находиться.

Наверное, это самое искреннее признание с тех пор, как я приехала, и первый раз, когда я и сама верю этим словам. Я забываю страх и свою жажду правды, шагаю вперед, но Элли вытягивает руку и отталкивает меня обратно. Я стукаюсь об угол гроба и чувствую, как он снова шатается. Инстинктивно протягиваю руки назад, удерживая его. Отец поддерживает меня за руку, чтобы я не упала. Я могу обойтись без его помощи, но я позволяю себе немного повиснуть на его руках.

– Ты никуда не пойдешь, – говорит Элли. – Ты наша гостья.

Только после этого она замечает, что отец придерживает меня, и тогда он меня отпускает.

– Так будет лучше, – умоляю ее я. – Для меня и для него.

Потому что я хочу защитить и его тоже. От нее. Скорей бы кончилась эта отвратительная сцена.

– Я не знаю, зачем я приехала сюда.

Я проталкиваюсь вперед, но Элли опять отпихивает меня.

– Нет, ты знаешь. Ты приехала, потому что хочешь узнать, почему они тебя отдали. Ты сказала так, когда мы были в машине. Спрашивала меня, припоминаешь?

Она поворачивается к отцу:

– Ну что? Ты ей расскажешь? – выплевывает она, тыкая пальцем ему в лицо. – Ради этого вы хотите побыть тет-а-тет? Чтобы открыть правду? Ты хочешь, чтобы она осталась? Она бы хотела этого, в конце концов, не так ли? Мама всегда так говорила. Всегда говорила, что хотела оставить ее, а не меня. Я слышала ваши разговоры, знал ты об этом? – Я понимаю вдруг, что Элли плачет, и протягиваю руку, в попытке ее утешить. Она отталкивает ее.

Оборачиваюсь на отца. У него рассеянный взгляд, виноватый и неуверенный.

– Вы шептались ночью, думали, что я сплю. Но голоса прекрасно слышно по вентиляции. Она не допускала даже мысли, чтобы я прикасалась к ней. Никогда не переставала сетовать на выбор, который ты заставил ее сделать. – Элли падает на ближайший стул, сжимаясь в комочек, как ребенок, ее тело трясется. Слезы текут по щекам, и вдруг она кажется такой маленькой. Слабой, как никогда раньше. Я смотрю на нашего отца и вижу, что он сдерживается. Он, как и я, знает, что это затишье ненадолго.

– Элеанор, не начинай. – Он протягивает руку, но пока что осторожно. Шагает к ней, и я следую за ним. Но отец останавливает меня, взмахнув рукой, как бы создавая барьер, отстраняет меня. Он присаживается на корточки перед ней, а я стою, где стояла, спиной к гробу.

– Всегда она, да? – говорит Элли слабым, дрожащим голосом. – Мне нужно знать, папочка. Я для этого ее сюда позвала. Чтобы узнать. Чтобы я убедилась, что ты до сих пор считаешь, что поступил правильно. – Она цепляется за его руку в отчаянии. – Так что? Как все на самом деле? Твое мнение не изменилось?

Он ничего не отвечает Элли; даже не смотрит ей в глаза. Вместо этого он, совсем поникший, продолжает смотреть в мою сторону. На его плечи словно давит огромный груз, и говорит мне то, что я и так давно знаю: