Альтруисты - Эндрю Ридкер

— Я решил снимать квартиру вместе с пятью студентами из Китая.

— Что?

— Прости. — Он положил руку Итану на плечо. — Ты обязательно найдешь себе хорошую комнату!

У Итана были сомнения на этот счет. На студенческих вечеринках он чувствовал себя представителем другого вида. Не знал, как заговаривать с людьми. Социальная жизнь в университете была полностью во власти факультативов: существовала корейская а-капелла-группа, черная а-капелла-группа и а-капелла-группа, которая переделывала популярные песни в гимны о Хануке. Итан сходил на пробное занятие по софтболу, но на площадку так и не вышел: еще на парковке он понял, что игроки давно перезнакомились и подружились, лезть в их команду было бессмысленно. До него дошло, что все это время он воспринимал Юджина как единственного брата по духу, товарища по несчастью… А тот, выходит, целый год резался в азартные игры с соотечественниками — завязывал отношения по Ethernet-кабелям. Итан узнал, что бывают разные уровни одиночества и их столько же, сколько людей, и что тебе никогда не понять одинокую участь другого человека, а ему не понять твою.

Хотя здание общежития «Райтон» было новым и современным, студенты уже благополучно его стигматизировали. Оно почти целиком состояло из одноместных комнат, и за зданием закрепилась слава «жуткой» общаги, пристанища одиночек и людей с ограниченными возможностями. Души были оборудованы сиденьями и специальными перилами для колясочников — согласно политике университета, инвалиды гарантированно получали место в «Райтоне». Подобные излишества отпугивали простых смертных. Масла в огонь подлило недавнее самоубийство: в прошлом году студент экономического факультета покончил с собой на почве клинической депрессии, сиганув с четвертого этажа «Райтона».

Уже в начале второго курса Итан понял, что окончательно погряз в одиночестве. Внутреннее устройство общаги всячески тому благоприятствовало. Расположение комнат и почти полное отсутствие общих пространств позволяли затворникам затворяться сколько душе угодно. Итан неожиданно заскучал по Юджину, которого порой встречал на кампусе — в компании новой подружки и стайки детей китайских банкиров и дипломатов. 2004–2005 учебный год не сулил Итану ничего хорошего.

Одна маленькая загадка удерживала его на плаву. На двери противоположной комнаты висело белое знамя с синей надписью: «Твой ближний». Единственный признак жизни в «Райтоне». Знамя бросалось ему в глаза всякий раз, когда он выходил в коридор, — большое белое полотно на всю дверь. Оно начало ему сниться. Кто жил за этим знаменем? В тумане послеобеденных лекций Итан обычно рассеянно выводил на бумаге каракули — случайные линии и завитушки. Очухиваясь ближе к концу занятия, он стал замечать на страницах своих тетрадей эти два слова: «Твой ближний».

Однажды в конце сентября, когда на кампусе со всех сторон дул осенний промозглый ветер, Итан вдруг обнаружил на дне баула в кладовке тот самый электрический чайник. Дыхание тотчас перехватило, щеки вспыхнули. Он как будто снова очутился в магазине «Разные разности», и родители опять ссорились, а продавцы бросали на них осуждающие взгляды. Какой позор! Итан схватил коробку с чайником и поспешил к мусорному баку в конце коридора.

По дороге туда он услышал за спиной чей-то голос:

— Это чего?

Итан обернулся. К двери, затянутой знаменем с двумя загадочными словами — «Твой ближний», — прислонялся молодой человек.

Ближний оказался обыкновенным, вполне симпатичным парнем. Круглые щеки, русые волосы. Забавный вихор над широким лбом. Ладно сидящие штаны защитного цвета (как атрибут человека, который «не обделен» вкусом) и футболка фирмы «Олд нейви» (как атрибут того, кто обделен). Глаза необычайного оттенка — зеленой морской пены — были единственной его особой приметой.

— Это для кипячения воды, — выдавил Итан, пытаясь собраться с мыслями.

— Чего?

— Электрический чайник!

— А, понятно. Пидорасня, короче.

Итан помертвел. Хотя родителям он рассказал о своей нетрадиционной ориентации три года назад, обычно его принимали за гетеросексуала. Это создавало массу неудобств: например, новых знакомых нужно было непременно ставить в известность, то есть ни с того ни с сего приплетать к разговору секс — и зачем? Чего ради? Чтобы люди могли поместить Итана в какую-нибудь условную категорию? В конечном итоге он бросил эти попытки. Даже гордился, что никто не может его раскусить. Но как это удалось Ближнему? Наконец Итан вспомнил о чайнике, который держал в руках. Это не он, это чайник — пидорасня.

— Меня Чарли зовут.

— Итан.

Чарли проводил его до мусорного бака.

— Хочу выбросить, — пояснил Итан.

— Да ради бога, — пожал плечами Чарли и поднял крышку бака. — Ну, пошел! — велел он чайнику.

Внезапно Итан начал встречать его повсюду. В столовой, в библиотеке — оказалось, у них похожие расписания и привычки. Итан, судя по всему, уже тысячу раз видел на кампусе этого тощего парня с вихром, но не обращал на него внимания: так иногда остается незамеченной популярная песня, которая играет фоном в торговых центрах и супермаркетах. Они даже посещали вместе один курс: «Введение в теорию эволюции человека». Итан стал подсаживаться к Чарли на лекциях и помогать ему с латинскими названиями гоминидов. «Australopithecus africanus, — шептал он. — Homo heidelbergensis».

Вообще-то, Чарли учился на физика, а лекции по эволюции посещал ради баллов по обществоведению. Кроме того, он родился в Сент-Луисе и был пятым, младшим сыном Дэна и Эллен Багби — единственным, кого отец еще не устроил к себе в отдел сбыта пивоваренной компании «Анхойзер-Буш». «Все Багби там работают. „Анхойзер“ нас не обижает. Ну, пивоварня такая. В Суларде. Это прям семейное дело. Наша вотчина. Папа рассказывал, что раньше у нас даже были лошади, клейдесдали, конечно. Скажем так: в нашей семье никто ни разу не проигрывал в игре „Птичка или пиво“».

На 40-м шоссе стоял оранжевый неоновый щит. Два изображения сменяли друг друга: расправивший крылья орел и пустая анхойзеровская буква «А», которая наполнялась пивом. Чарли утверждал, что все Багби издалека угадывают, какое именно изображение появится на щите, когда их машина будет проезжать мимо. На спине любимой куртки Чарли красовался тот же логотип: орел в букве «А».

Чарли был истинным Багби. До мозга костей. В отличие от большинства студентов, изучавших английский, историю и философию (основные предметы со временем брали свое, колонизировали их личности), Чарли так и не позволил Дэнфорту превратить себя в интеллектуала. «Родители очень удивились, что я поступил сюда, а не в Миззу, как братья. Я пообещал им, что не изменюсь. Да и с какой стати мне меняться? Я по-прежнему смотрю футбол. И никогда не перестану пить „Бад“».

— А что означает твое знамя? — спросил его однажды Итан.

Лекция закончилась, аудитория стала редеть, и два гомо сапиенса отправились домой, в «Райтон». Итан шел походкой, которую освоил еще в детстве, неосознанно бормоча стишок, помогавший ему ступать внушительно и уверенно: «Мо-е и-мя И-тан Аль-тер, а вто-рое и-мя Дэ-вид».