Проба пера - Иван Сербин

— Здорово, — кивнул Кеша. — Я тебя знаю. Ты — Вадим.

— Угадал. Лезь в тачку, побазарить надо.

— Если надо, давай здесь базарить.

Кеша присматривался, но двор был темный, ни одного огонька. Света сзади нет, а стекла у «БМВ» тонированные, сколько народу в салоне — не понять. Но уже само приглашение ему не понравилось.

— Да чего нам всему двору о делах наших звенеть. Ботва услышит, в ментовку позвонит, — Вадим не переставал улыбаться. — Не знаю, как ты, братан, а я лишний раз перед ментами рылом отсвечивать не хочу.

— Ботва спит уже давно, — Кеша остановился в двух шагах от иномарки. — Говори, что нужно, да пойду я. У меня еще дела есть.

— Смотри, братан, если тебя так парит, можно и здесь побазарить, я не против.

Кеша почуял неладное. Сердце испуганно зашлось, взлетело воробьем под горло, подперло под кадык. Кеша сглотнул. Вадим вышел из-за дверцы, и Кеша увидел в его руке массивный черный «ТТ».

— Звенят, братела, ты косяка спорол. Американца «махновцам» слил. Теперь вилы тебе двойные вылезают.

— Да вы чего, пацаны, — Кеша никак не мог отвести взгляд от пистолета.

Он услышал мягкие щелчки замков, а когда сумел поднять взгляд, увидел возле машины еще троих. Челнока и Пестрого Кеша в лицо не знал, но Вячеслава Аркадьевича не знать не мог. А увидев Мало-старшего, он понял: если уж «папа» сорвался со свадьбы собственного сына, чтобы приехать за ответом, то его, Кешу, ничего хорошего не ждет. Валить его будут.

— Вы чего… Кроха, б…ь буду, — взмолился Кеша, — я не при делах здесь. Да я сам готов завалить тех лосей отмороженных, что Американца замочили. Знал бы кто — объявил бы сразу. Что я, враг себе? Но раз такой крюк пошел, давайте чисто по понятиям разбор вести. Киньте предъяву, забейте «стрелку», чтобы я ответить мог…

— Хватит пустым базаром греметь, обсос, — негромко сказал Вячеслав Аркадьевич. — Ты Американца по понятиям, что ли, сливал? Лезь в тачку, не заставляй ждать.

Кеша понурился, оглянулся, но за спиной у него стоял Чингиз. Шансов не было. Кеша побрел к машине, втиснулся на заднее сиденье.

— Чин, вы с Курвой поезжайте в «Сосновый бор», — сказал на прощанье Вадим. — Поработали сегодня конкретно. Отдыхайте.

— Давай, братка, увидимся, — Чингиз улыбнулся и шагнул сквозь высокие густые кусты на узкую тропинку, выходящую на улицу.

«БМВ», заурчав мощным движком, выкатился со двора. Через полчаса иномарка остановилась у ворот небольшого кладбища. Вадим не стал жать на клаксон, сам открыл ворота, и «БМВ» медленно поплыл к видневшемуся в глубине двухэтажному строению гранитной мастерской.

На втором этаже горел свет, и у Кеши появилась слабая надежда, что его не станут убивать здесь, при свидетелях. Повезут куда-нибудь за город, в лесок.

— Вылезай, братела, приехали, — недобро усмехнулся Пестрый.

Кешу втащили в цех. Помещение было маленьким, вдоль стен стояли могильные камни, уже готовые и еще чистые, отшлифованные и еще не тронутые рукой мастера. Под потолком маячил небольшой электроподъемник, на черных тросах висела внушительная мраморная плита.

— Пестрый, веди его сюда, — скомандовал Вадим, затем поднялся на второй этаж и толкнул дверь конторки.

Здесь сидели двое мужчин и потасканная женщина невнятного возраста. На столе перед ними стояла початая бутылка водки, рядом еще одна, нетронутая. На промасленной газете была разложена нехитрая снедь.

— Здорово, мужики. — Лампа в комнате была без абажура, и Вадим прищурился от яркого света, поглядел на синюшную «барышню». — Давай, красавица, вали отсюда.

«Барышня» взглянула на «ухажеров».

— Ну, чего пялишься? — буркнул первый. — Не слышала? Вали. Хорошего помаленьку.

Дама, презрительно фыркнув, подхватила грязный болоньевый плащ с драной подкладкой и направилась к дверям. Она была женщиной неглупой и поняла: дела здесь намечаются темные, как кладбищенская ночь.

— Как сидится? — спросил Вадим, когда «барышня» вышла.

— Да, твоими молитвами, сидится.

Вадим подошел к окну, отдернув ситцевую занавеску, посмотрел на двор. Пестрый рылся в багажнике «БМВ». Нетвердо ступающая женщина удалялась в направлении ворот. В остальном было тихо.

— Жмуры-то не беспокоят по ночам?

— А нам по хрен… — второй мужчина улыбнулся черными, сгнившими зубами. — Пусть заходят, стаканяру нальем.

— Правильно, жмуров бояться — в лес не ходить. Короче, такое дело, мужики. — Вадим вернулся к столу, вытащил из кармана стодолларовую купюру. — Пойдите погуляйте полчасика. Потом жмура надо будет зарыть надежно. На завтра «свежак» есть?

— Есть один, — первый мужчина сразу перестал улыбаться. — Яма готова уже. Только, Вадим, добавить бы надо. До утра ведь махать лопатами придется. Если надежно…

Вадим покачал головой, бросил на стол вторую купюру.

— Держи. Выпьете за упокой души. Если кто спрашивать будет, нас тут сегодня не сидело, понял?

— Само собой, Вадим. Какой базар?

Мужчина проворно сцапал банкноту и быстро спрятал в карман. Посмотрел на приятеля. Тот оказался сообразительным.

— А я чего? Нормально. Раз хорошие люди просят.

— Вот-вот, — кивнул Вадим.

Оба мужичка суетливо засобирались, подхватили перепачканные землей и мраморной пылью телогрейки и потянулись к выходу.

Вадим проводил их, запер дверь и вернулся в гранитную мастерскую. Здесь царило полное понимание и единодушие. Бледный Кеша жался лопатками к стене, по лицу его тек пот. Это не было признаком слабости. Кто бы в такой ситуации не взмок? Понимал ведь, на кладбище возят не пряниками кормить. Рядом с ним, поигрывая монтировкой, стоял Пестрый. Вячеслав Аркадьевич, сидя на единственном стуле, скучно смотрел в окно. Челнок с интересом разглядывал пульт электроподъемника.

Вадим зашел в комнатушку, прикрыл за собой дверь.

— Ну, — с каким-то облегчением произнес Мало-старший, — начнем помаленьку.

Он не успел закончить фразу, как Пестрый, резко размахнувшись, ударил Кешу монтировкой по голени. Тот заорал, рухнул на одно колено, зажимая руками раздробленную ногу. Правда, надо отдать Кеше должное, он быстро взял себя в руки, стиснул зубы, хотя лицо стало белее савана. Знал, что слабых не любят.

— Колись, падла, кому Американца слил? — спокойно, даже доброжелательно спросил Пестрый.

— Пацаны, я не знаю… — просипел тот, корчась на полу. — Правда.

— Врешь, сука. Знаешь. Колись, не то сейчас вторую ногу сломаю.

— Не знаю, правда…

Вадик поджал губы. Он почему-то верил Гостю. Предчувствие, что ли? А Кеше и не было смысла колоться. Стоило ему признаться в том, что ответственность за смерть Американца лежит на нем, и он мог считать себя трупом. Отпусти его одни — за дело взялись бы другие. Так что, по-любому, не жилец он.