Семья Карновских - Исроэл-Иешуа Зингер

Минуту Довид Карновский молчал. Он никогда не говорил, как следует не подумав. Но он думал не о том, что будет, если он станет сватом Соломона Бурака. Такое ему и в кошмарном сне не могло присниться. Еще не хватало, породниться с этим невеждой, бывшим коробейником! Он думал, как бы лучше дать понять, что это невозможно. Сперва он хотел ответить, что Берлин — не Мелец, а берлинские студенты — не ешиботники и отец в таком деле сыну не советчик. Лучшая ложь — это правда, подумал он. Но тут же сообразил, что так Соломон Бурак поймет: он не имеет на сына никакого влияния.

— Нет, господин Бурак, — сказал он твердо, — это невозможно.

— Почему же, герр Карновский? — быстро спросил Соломон. — Почему нет?

— Во-первых, мой сын учится. Сначала человек должен получить образование, а потом заводить семью, — ответил Карновский.

Соломон Бурак махнул рукой.

— Об этом не беспокойтесь, герр Карновский, — перебил он, — я готов его содержать. Пускай себе учится, у него будет все, что надо.

— Я, слава Богу, могу и сам содержать своего сына, пока он учится, — гордо ответил Карновский.

Соломон понял, что сказал не то, и попытался исправить положение:

— Герр Карновский, я знаю, что вы ни от кого не зависите, но я буду относиться к вашему сыну, как к своему.

— Во-вторых, — спокойно продолжил Карновский, — мой сын еще молод, торопиться ни к чему. Молодой человек в его годы должен учиться, только учиться и не забивать себе голову посторонними вещами.

Соломон Бурак попытался обратиться к испытанному способу — к деньгам:

— Герр Карновский, ваш сын ни в чем не будет нуждаться, я сделаю его счастливым.

— Нет, — ответил Карновский.

— Я помогу вашему сыну. У меня тысячи друзей в городе, я смогу его пристроить. Положитесь на меня. Соломон Бурак всегда добивается своего.

— Нет, — холодно повторил Карновский.

Соломон Бурак заложил большие пальцы в проймы жилета.

— Значит, я недостоин быть вашим сватом, герр Карновский? — спросил он, скривив губы в презрительной улыбке. — Вот оно что.

— Вы сами это сказали.

Соломон Бурак несколько раз глубоко затянулся и швырнул сигарету в пепельницу. Подойдя к Карновскому вплотную, так, что тот даже отстранился, он заговорил с жаром:

— Вот что, герр Карновский. Если бы дело было во мне, я бы не пришел. Для себя я достаточно хорош, все, что у меня есть, я заработал своими руками, и стыдиться мне, слава Богу, нечего. Но речь идет о моей дочери, о ее счастье. Тут моя честь для меня ничто, гроша ломаного не стоит.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать. — Карновский несколько растерялся.

— Ладно, я невежда, — продолжал Соломон, — я простой человек, не буду спорить. Но дочь я выучил. Она прекрасно образованна, умна, благородна. Вы можете стыдиться меня, но стыдиться ее у вас нет причины. Ради нее я готов на все на свете, даже унижаться перед вами, герр Карновский. Потому что это моя дочь и она несчастна.

Карновский по-прежнему был вежлив, но холоден.

— Я сочувствую вашей дочери, герр Бурак, — сказал он спокойно, — но ничего не могу поделать. У каждого свои принципы.

Соломон Бурак вышел из кабинета, не простившись. Лея позвала его в столовую. Она не слышала разговора, но догадалась, зачем ее друг пришел к мужу и с чем от него вышел. Ей стыдно перед человеком, у которого она бывает в гостях. Она ничего не имеет против того, чтобы Георг и Рут поженились. Наоборот, она переживает за девушку. А происхождение для нее не важно, ее отец тоже был простым человеком.

— Шлоймеле, хоть стакан чаю выпей, — просит она.

Соломон Бурак не хочет задержаться в этом доме даже на секунду.

— Боюсь осквернить стаканы господина Карновского, — бросает он. — Извини.

Когда Рут от кого-то узнала, что отец нанес визит Карновскому, она упала на кровать и уткнулась лицом в подушку Отец целовал ее и просил:

— Доченька, ну посмотри на меня. Ведь я же для тебя старался. Ну прости.

— Уйди, пожалуйста, — отвечала Рут, всхлипывая в подушку — Я не хочу, чтобы меня видели, не хочу.

Как перенести такой позор?

10

Квартиры в доходном доме на севере города тесные и шумные. Сквозь окошки, расположенные вплотную друг к другу, постоянно доносится шум: стрекочет швейная машина, плачет ребенок, ругаются муж с женой, лает собака. По воскресеньям часто раздается звук трубы: отставной солдат из военного оркестра играет сигнал к атаке.

Большая квартира в доме только одна. В ней всегда тихо, окна занавешены даже днем. Здесь живет доктор Фриц Ландау. Вход расположен под аркой ворот, квартира находится на первом этаже, чтобы пациентам не надо было подниматься по лестнице. Дворовые дети вечно торчат под окнами кабинета, пытаются заглянуть внутрь. Во-первых, доктор Ландау — единственный еврей в доме, любопытно же посмотреть, как они живут. Во-вторых, в кабинете больные раздеваются догола, и не только дети, но и взрослые. Мальчишкам интересно увидеть строгих дядек и злых теток совершенно голыми. Теток особенно. Консьержка, фрау Крупа, гоняет мальчишек метлой.

Она недовольна, что служит в доме, который населен беднотой, и то, что в доме есть доктор, наполняет ее гордостью. Она не позволяет этим чертовым детям болтаться у него под окнами.

— Иисус Мария! — призывает она в гневе. — Пошли вон отсюда! Не мешайте господину доктору. Свиньи паршивые, черт бы вас побрал!

Только одно мешает консьержке относиться к доктору с полным уважением: в том, что касается платы за жилье, он ведет себя не как приличный человек, а как простонародье из других квартир. Это выше ее понимания. А еще доктор!

Однажды, когда доктор Ландау задержался с оплатой до конца месяца, фрау Крупа передала молодому хозяину, чтобы он сам разобрался с квартирантом, как всегда в таких случаях.

Вечером Георг Карновский отправился к доктору. До этого он ни разу у него не был. На двери висела записка, что надо входить без звонка. Из узкого коридора была видна кухня, у почерневшей железной печки стояла старуха, помешивая в горшке половником. Из горшка валил пар. В коридоре стояла длинная некрашеная скамья, как в деревенской корчме. На стене висели таблички: не курить, не шуметь, соблюдать очередь. Рядом с надписью, что слюна распространяет инфекцию, висело предупреждение, что алкоголь и табак — яды для человеческого организма.

Старуха подняла голову от горшка:

— Кабинет доктора направо по коридору. Стучитесь.

Георг постучал. В углу возле умывальника стоял мужчина средних лет, с медно-рыжей бородой, в белом халате и тщательно намыливал руки. Не поворачиваясь, он пробасил:

— Раздевайтесь!

Георг улыбнулся:

— Я Карновский, сын хозяина дома, по поводу квартирной платы. Я здоров.