Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло

Однако в данном случае семье Язида не удалось сохранить власть. Бармакиды, не желавшие мириться с переходом поста наместника провинции от отца к сыну, смещали всех тех, кто был способен причинить им беспокойство. После долгой борьбы за влияние двух партий при Харуне ар-Рашиде Бармакиды сумели добиться назначения на этот пост знаменитого военачальника Харсамы ибн Айяна, который был им ближе остальных. Благодаря поддержке аббасийи, армии, набранной Фадлом ал-Бармаки в Хорасане, Харсама продолжил урегулирование ситуации в стране. Он также выстроил в Монастире рибат, который можно видеть еще и сегодня, один из самых величественных и лучше всего сохранившихся в Северной Африке. Харун отдал личный приказ о его строительстве, чтобы преградить путь из Испании.

Однако над регионом нависли новые тучи, и Харсама был отозван по его собственной просьбе. Последовало смутное время: наместник Мухаммед ал-Мукатил, ставленник Бармакидов, был изгнан армией (джунд) и народом, затем с помощью наместника Заба[53] Ибрагима ибн ал-Аглаба сумел вернуть себе свой пост, но его подданные снова прогнали его. После этого жители стали убеждать Аглаба потребовать управления областью для себя самого. Харун после некоторых колебаний согласился, и в июле 800 г. будущий эмир Ифрикии Ибрагим I был назначен наместником огромной провинции на западе империи.

Для Ифрикии[54] началась новая эра, и, безусловно, для империи тоже. Впервые между халифом ислама и наместником провинции было заключено соглашение, по условиям которого последний не только отказался от пособия в 1 000 000 динаров, которое поступало из Египта на содержание оккупационных войск, но и взял на себя обязательство ежегодно выплачивать халифу 40 000 динаров. Отныне Ифрикия получила финансовую автономию (возможный предвестник просто автономии), хотя это и не подразумевало независимости. Эмир Ифрикии, переставший быть отзываемым чиновником, управлял провинцией без всякого контроля со стороны Багдада. Он оставался вассалом халифа, подтверждавшего его права при восшествии на трон. Однако халиф уже не вмешивался в порядок наследования, и род Аглаба сохранял за собой власть на протяжении ста лет.

Удаленность от столицы, невозможность для центральной власти эффективно вмешиваться в дела этой провинции, достаточно богатой, чтобы обходиться без посторонней помощи, мало-помалу ослабила связи между Багдадом и Кайруаном. Впрочем, Ибрагим очень скоро стал действовать как практически независимый правитель. Он сформировал «черную гвардию» из 5000 человек, полностью преданных лично ему, что гарантировало его от любых неожиданностей со стороны джунда. Мудрое управление, установленный им внутренний мир, а также экономическое развитие страны обеспечили ему верность населения.

Чтобы отчетливее показать, что он не временный наместник, а практически независимый правитель, пользующийся престижем, практически равным престижу самого халифа, Ибрагим приказал построить в окрестностях Кайруана величественную резиденцию Каср ал-Ка-дим[55], которую он навал Аббассийя, в знак уважения к правящей династии. Он поселился там вместе со своими черными воинами, самыми верными арабскими отрядами, двором и слугами. Именно там он принимал послов от Карла Великого, прибывших, чтобы просить у него мощи святого Киприана. Один из его преемников, Ибрагим И, выстроил недалеко оттуда внушительный замок ал-Раккаба, окруженный обширными садами, от которого сохранились кое-какие остатки.

Подобно халифам, Аглабиды использовали свои ресурсы для строительства религиозных и утилитарных сооружений. Они расширили мечеть Сиди Окба в Кайруане, одну из самых древних и почитаемых в мусульманском мире, Большую мечеть в Тунисе, главные мечети в Суссе и Сфаксе, а также крепости и гидротехнические сооружения. Эти изменения в стране, являвшиеся отражением ее экономического благополучия, сопровождались насыщенной религиозной жизнью. При Аглабидах Кайруан превратился в крупный центр образования и коранической литературы, где приверженцы различных восточных школ вызвали интеллектуальное оживление, сопоставимое с аналогичным явлением в Багдаде, Фустате и Басре.

К концу правления Ибрагима I, практически одновременно с концом правления Харуна, Ифрикия фактически оказалась вне рамок империи. Халиф ограничивался тем, что напоминал о своем существовании пожертвованиями в адрес пострадавших от природных бедствий и участием в строительстве религиозных памятников. Оставшись обычным монархом и религиозным лидером, Харун ар-Рашид предвосхитил в этой стране ту сильно редуцированную роль, которую предстояло играть аббасидскому халифу в следующем веке.

Искорененная в Ифрикие хариджитская ересь больше здесь не проявлялась. Не так обстояло в регионе к западу от нее, в центральной части современного Алжира. Эта область, населенная берберами, была завоевана в середине VII в. и также исламизирована хариджитами в течение первой половины VIII в.; это религиозное течение сохранилось там и поныне, особенно в районе Мзаба. При повторном завоевании халифской армии не удалось продвинуться западнее Ифрикии, и ей пришлось жить и процветать бок о бок с княжествами, население которых исповедовало почти исключительно неортодоксальный ислам.

Главный из этих эмиратов был основан в 761 г. в Тахарте (Тиарете) Абдаррахманом ибн Рустамом, персом, изгнанным из Кайруана в разгар столкновений, приведших к восстановлению ортодоксальной веры в этом городе и по всей Ифрикии. Местные хариджиты нарекли его имамом, а впоследствии избирали ему наследников среди членов его рода. Таким образом, верховная власть стала наследственной, и власть Рустамидов быстро распространилась на значительную часть Северной Африки. Этот теократический режим, важную роль при котором играли берберы, не был свободен от экономических забот. Политика династии Рустамидов, продолжавшей поставлять имамов до начала X в., заключалась прежде всего в поощрении обмена между побережьем и внутренними районами, включая даже территории по ту сторону Сахары, в частности Судан. Эта «наследственная республика» купцов, в которой персы традиционно пользовались большим влиянием, установила отношения с кочевниками и земледельцами удаленных от моря районов, обеспечила безопасность караванов и, в результате, распространила свое влияние, а заодно и авторитет хариджизма, до самой Испании и Ирака. Почти отовсюду в Тахарт устремились потоки иммигрантов, привлеченных его процветанием, в то время как Рустамиды занимали должности при дворе эмиров Испании.

Как и во всем мусульманском мире в Средние века, знание шло рука об руку с экономическим расцветом. Население, охотно принимавшее аскетический образ жизни, и, в любом случае, очень далекое от распущенности аглабидского Кайруана, изучало математику, астрономию[56], литературу, поэзию и, разумеется, религиозную науку. Восточные соседи не имели никакого влияния на Тахарт, откуда на Кайруан взирали как на образец, которому не стоит следовать. Что же касается Багдада, то он был во всех отношениях еще дальше от сознания этих берберов и персов, осуждавших как учение, разделяемое халифом и его окружением, так и разнузданные, с их точки зрения, нравы двора и столицы. Весь регион Центрального Магриба испытывал отчуждение по отношению к центральной власти задолго до того, как Аглабиды от нее отмежевались. Харун больше не имел над этой территорией никакого контроля, и даже его имя исчезло из пятничных молитв.