Планета грибов - Елена Чижова

В родительское время лес почитался неприкосновенной территорией: за вырубку полагался солидный штраф. Конечно, рубили – как без этого, если всё строилось из древесины. Но все-таки тайно, с оглядкой. Иногда, когда случалось выйти ночью, слышал стук топора.

Садится на пень, вытягивает ноги. «Теперь не церемонятся. Куда ни глянь – свежие пни. Уж это точно не дачники. Тут нужна техника: специальные пилы, тракторы, грузовики…»

Где-то читал: прежде чем упасть, дерево замирает, будто в его памяти проносится целая жизнь, год за годом – по числу годовых колец. И только потом – шум и трепет ветвей, яростный удар о землю… Вздыбленный комель…

Оглядывается, пытаясь расслышать надсадное гудение, истошный скрежет, вспарывающий древесину… Вокруг стоит тишина. Абсолютная, ни единого звука. Неудивительно: сосны вырубают зимой. Зимой он никогда не приезжает. В его памяти здесь царит вечное лето.

«Бригадир обещал. Придет, починит… – мысль перескакивает на самое насущное, будто стоны деревьев, которые нельзя расслышать, как-то соотносятся с тревогой последних дней. – И всё пойдет по-прежнему… Ни чужих телефонных голосов, ни замко́в, ни хвостиков объявлений».

Встает, отряхивает брюки. Вдыхает глубоко и почти свободно. Положа руку на сердце, ему нет дела до поваленных деревьев. На их месте вырастут новые. Об этом позаботится природа… Что-что, а это она умеет – заботиться о себе. Еще пара лет, и пни станут трухлявыми. Потом рассыплются, уйдут в землю – под этот мох, который сомкнется над их головами как озерная ряска, как стоячее болото. Двинулся дальше, мысленно проглядывая отпечатанные страницы. Если верить капитану, процесс эволюции устроен так: каждый организм заинтересован в спасении своего родственника – носителя его генов. Степень заинтересованности зависит от близости родства. Самая близкая связь – родители и дети: коэффициент родства 1/2. «Это-то понятно, – обойдя свежий пень, он вышел на тропинку. – Спасать надо своих. Но дальше?..» Ссылаясь на расчеты – их автор не приводит, – капитан утверждал, что аналогичная зависимость существует между родными братьями или сестрой и братом. Кто-то из членов команды спросил: означает ли это, что в форс-мажорных обстоятельствах особи совершенно безразлично, кого спасать: сына или брата?

Теперь он шел и думал: что-то здесь не так. Возможно, это он допустил ошибку, неверно понял автора. «Во всяком случае, этот момент надо уточнить». А может, все дело в том, что самому ему трудно судить: у него нет ни сестры, ни брата. Да и дочь теперь далеко. Что бы ни случилось, ей он ничем не поможет.

Мох, хрустящий под ногами, вспыхивает чем-то мелким, как капли росы. Он идет мимо пня, буйно заросшего поганками. Крайне неприятное зрелище… Пень похож на огромный коренной зуб. «Равнодушная природа… И все-таки в ней есть своя мудрость. Взять поганки… Ядовитые. Это ясно с первого взгляда… – оглядывает опасливо и неприязненно: ножки, непропорционально длинные, шляпки, будто обрызганные чем-то желтоватым… – Каким бы бессмысленным ни казалось лесное пространство, прогулки имеют смысл. Воздух, насыщенный кислородом, способствует работе. Фитонциды активно подпитывают мозг. Даже недолгая прогулка дает толчок, наполняет энергией. Порой именно в лесу приходят точные решения, находятся нужные слова», – он останавливается, переводит дыхание. Безветрие и духота. Как будто небо, затянутое облачным маревом, так и осталось твердью, еще не размякшим куполом, из-под которого медленно, но верно выкачивают воздух – сперва незаметно, потом всё быстрее и быстрее. Кажется, он уже чувствует удушье. Словно и вправду есть опасность задохнуться.

«И главное, никого… Один… Случись что…»

Впереди, за кустами, мелькает что-то светлое. Женщина в бежевых брюках и белой рубашке, похожей на мужскую. Она движется наперерез, пересекает тропинку, идет, не обращая на него внимания, но само ее появление…

«Двести метров от дома… Чего, чего я испугался?.. – паника отпускает. – Это – уже не лес. Скорее, парк, давным-давно прирученное пространство, если не углубляться, держаться подальше от болота…»

Женщина, которую он не разглядел толком, успела уйти довольно далеко. Он провожает глазами бежевато-белое пятно, мелькающее между сосен. Прежде чем обойти поваленное дерево, успевает заметить: она остановилась. Стоит, оглядываясь, будто сбилась с пути. «Может, ей нужна помощь? – еще несколько секунд он стоит, раздумывая, но потом идет дальше. В конце концов, женщина его видела, не могла не видеть. – Заблудилась, могла бы крикнуть… —

* * *

«Не то мужик, не то баба… Нет, вроде мужик. Что-то мешковатое… И это, на голове: берет или шапочка. Надо было тоже… – она приглаживает короткие волосы. – Хотя конец июля. Какие теперь клещи…»

Коричневатый мох, пружинящий под ногами, посверкивает кукушкиными слезками. Грибами и не пахнет. Если не считать сыроежек, объеденных слизнями: червивые, можно и не проверять. «Овражка не было, – тропинка огибает впадину, размытую талой водой. По сравнению с тем, что сохранилось в ее памяти, лес – другой. – Этой дороги – тоже, – озирается, определяясь на местности: если встать лицом к дому, железная дорога справа. В детстве, услышав шум проходящего поезда, всегда узнавала по звуку: товарняк – шмелиное жужжание. Электричка шумит иначе – как быстрая оса. Она прислушивается, но ничего не слышит. Впрочем, это неважно. Старая дорога осталась слева. До нее метров пятьдесят.

Вдруг вспомнила соседского сына: однажды ходили за грибами. Нет, заранее не сговаривались: вышла за калитку, махнула рукой. Не звала, просто поздоровалась. Но он подошел. Двинулись по тропинке: она впереди, он – сзади. Шла и думала: может, влюбиться? Когда заблудились, бубнил про какой-то мох, удобно ориентироваться, всегда с северной стороны. Бегал, осматривал сосны. Мох рос везде: и с северной, и с южной. «Сам придумал?» – «Что ты! Я читал». Сказала: «Все это – чушь. Ориентироваться надо по солнцу. Если солнца нет, – поглядела наверх, в небо, затянутое тучами, – тогда по электричкам». – «Электрички далеко, ничего не слышно». Сказала как отрезала: «Заткнись. Стой и слушай». Звук далекой электрички донесся через час. Все это время стояла, не двигаясь с места, навострив уши. Еще часа через два, когда вышли на главную дорогу, спросила: «Ну, теперь убедился? Книги врут». Бросился на защиту: книги бывают разные. Есть и хорошие, правдивые. Сыпал примерами. Дойдя до своей калитки, попрощалась небрежно, уже зная: никакого романа не будет…

В просветах между деревьями стоит небо, будто затянутое сероватой тканью. В интерьерах серые оттенки опасны – своим клиентам она советует вводить яркие мазки: красноватые, оранжевые, синие… Лет двадцать назад лес, подступающий к поселку, выглядел сумрачнее: сплошные деревья, густой подлесок, еще не вытоптанный дачными поколениями. Отправляясь за грибами, надевала резиновые сапоги: там, у болота, легко напороться на гадюку. Однажды видела лося, идущего к линии Маннергейма.

По утрам родители спали. Мать говорила: «Не понимаю, в кого ты такая уродилась: мы с отцом – совы». Отец всегда поправлял: «По-русски следует говорить: по грибы».

Возвращалась с полной корзиной. Поднималась на веранду, ставила на стол. Мать разводила руками: «Зачем нам столько? И куда прикажешь это девать?..» Буркала: «Куда хотите, хоть в помойку». По очереди наступая на пятки, стягивала жаркие сапоги. Босиком по прохладному полу – уходила в свою комнату. Ноги гудели. Откинувшись на подушку, закрывала глаза. Под веками, будто и не выходила из леса, плыли грибы.