Жаль, не добили - Александр Тамоников

– Ага, а возвращались этой же дорогой, поскольку она им уже знакомая, – подхватил Греков. – Товарищ капитан, похоже, раненых своих бандиты не приканчивали, волокли на себе. Может, в Выжиху зашли? Село ведь недалече. А за ним сразу лес. В него и провалились. Там их хрен найдешь без собак.

– Нельзя их здесь оставлять. – Алексей угрюмо разглядывал трупы. – Пожрет их местная живность, потом опознавать будет некого. Савиных, бегом в машину! – приказал он. – Разворачивайся и дуй в райцентр, сообщишь Капустину. Пусть вывозят. Сам немедленно обратно. Мы пойдем вдоль дороги, нагонишь нас. Выполняй!

– Слушаюсь! – Ефрейтор козырнул и побежал к дороге.

Машина вернулась, когда группа продвинулась к югу на полкилометра.

Бандеровцы умели не оставлять следов, но и капитан Кравец не первый год работал. Ночью шел недолгий дождь, который смыл часть следов. Все же от внимания Алексея не укрылось, что бандиты ушли с дороги влево, пробились через лес и выбрались к опушке. Там их следы терялись.

Оперативники ползали по высохшему глинозему, крепко выражались сквозь зубы.

Под пригорком, на котором теснились деревья, тянулся луг, заросший разнотравьем. За ним и мелкой речушкой раскинулось село Выжиха, совсем небольшое, дворов на сорок. Виднелись бело-голубые хаты, возвышались остроконечные крыши амбаров и овинов. За селом начинался лес. Еще дальше в матовой пелене проявлялись зеленые холмы, гребни скал. К югу они подрастали, превращались в полноценные, хотя и не очень высокие горы.

Возможно, банда снова разделилась, а раненые передвигались самостоятельно. Следы иногда появлялись, потом пропадали.

Окончательно все запуталось, когда оперативники спустились к ручью, вдоль которого тянулась песчано-галечная кромка. Вылазка на юг ничего не дала. Следы обрывались.

– По ручью уплыли в неизвестном направлении, – пошутил Тамбовцев. – Невидимки чертовы.

– Вот так всегда. – Греков глухо выругался. – Вроде вышел на след, ан нет, показалось.

– Зайдем в село, командир? – Газарян скептически сморщил лоб. – Сомнительно, что бандиты пошли через Выжиху, но местные могли что-то видеть.

– Хрен они тебе в этом признаются, – проворчал Греков. – В селе даже колхоза как такового нет, одно название. Люди боятся на работу выходить. Появятся хлопцы из леса и всех накажут. Но зайти в Выжиху, конечно, надо. Мы власть, в конце концов, а не шпана какая-то.

– Зинченко, дуй на дорогу! – скомандовал Алексей. – Пусть Савиных заводит машину и едет вперед. Встретимся на выходе из леса.

Было десять утра, когда пыльный «ГАЗ-64» въехал в село. За околицей паслись коровы. Их было немного, и особой упитанностью они не отличались. Пастушок лет двенадцати гарцевал на такой же тощей кобыле и свысока посматривал на чужаков. Бандиты тут если и появлялись, то явно не засиделись.

Внедорожник медленно переваливался через ухабы. Пассажиры ощетинились стволами. Собаки злобно гавкали из-за заборов, но боялись подбегать к машине.

Село особо не процветало. Ограды падали, заросли лопухами. Хаты, издали нарядные, вблизи предстали облупленными, просевшими в землю. По дороге, усыпанной коровьими лепешками, бегали худые куры. Слева темнела сгоревшая хата, от которой осталась лишь печь с трубой. На штакетнике сидели вороны.

– Как они здесь живут? – заявил Газарян. – Прибрались бы, дорогу вычистили.

– Коммунистический субботник провели, – добавил Тамбовцев. – Притерпелись они, как могут, так и живут. Плохое, к которому привыкаешь, становится хорошим, верно? Не могут они ничего сделать. Лес рядом. Вы понимаете, о чем я. Советская власть в подобных местах хронически не держится. На бумаге существует, но ею уже подтерлись… – Он смутился, искоса глянул на Алексея.

Заскрипела дверь, кто-то шмыгнул в хату, бросив под крыльцо пустое ведро. Два деда, похожих как две капли воды, сидели на завалинке, курили длинные цигарки из газетной бумаги и равнодушно провожали глазами автомобиль.

Савиных притормозил у дома, обнесенного символическим забором. Судя по вывеске, здесь располагалась колхозная контора.

Зинченко спрыгнул с подножки, передернул затвор и зашагал по дорожке. Он подергал запертую дверь и пожал плечами. В воздухе витала враждебность. Селяне украдкой наблюдали за оперативниками из палисадников, из-за занавесок. Бойцы выходили из машины, держа пальцы на спусковых крючках.

– Не разделяться! – предупредил Алексей. – Прикрываем друг друга, смотрим по сторонам.

Из хаты, ближайшей к конторе, долго никто не выходил. Потом из-за двери показался длинноносый мужичонка с рваным ухом. Он опирался на костыль, ковылял, закусив губу, всячески выпячивая свою ущербность, оделся явно в самое худшее, что имел. Дядька встал у крыльца и дальше не пошел. Вежливость и скромность в этой местности не котировались.

Алексей раскрыл калитку, вошел внутрь. Рванулась собака, привязанная к будке, захлебнулась лаем. Псина была пожилая, больная. Порыва прогнать чужаков ей хватило на несколько мгновений. За мужчиной вышла дородная, сравнительно молодая женщина, что-то злобно прошипела ему в затылок, шмыгнула обратно.

– Ого, – пробормотал Газарян. – Не баба – перина. С такой и постель не нужна.

– Чего такой грустный, товарищ? – спросил Алексей.

Абориген смотрел на него как-то странно, моргал, сглатывал.

– Нас встретил, оттого и грустный, – проворчал Греков. – На рожу его посмотри, капитан. Это же явный пособник националистического подполья.

Мужчина стал с трудом выдавливать из себя русские слова. Мол, я очень рад видеть советских товарищей, но не понимаю, чем вызван визит. Я обычный семейный человек, стал инвалидом еще в сороковом, когда сосед, косящий траву, перепутал с ней мою ногу. Рад бы пригласить гостей в хату, но там не убрано.

Алексей давно научился идентифицировать пособников бандеровцев. У них особенные взгляды, какими бы актерами они себя ни мнили. Это был обычный крестьянин, боящийся даже собственного отражения.

Он бормотал, что является законопослушным гражданином, никого не трогает, политикой не занимается. Может паспорт показать. Сердюк его фамилия, зовут Никанор, всем тут известен Ущербный он, и Ада его такая же. Жена толстеет не по дням, а по часам, а муж наоборот – в маковую соломку превращается. Нечего ему скрывать, он даже в колхозе числится.

Пока дядька бормотал и покрывался пятнами, Тамбовцев и Зинченко осмотрели хату. Сей процесс сопровождался недовольным ворчанием дородной дамы. В доме было чисто и пусто.

«Не там ищем», – красноречиво говорила физиономия Грекова.

– Признавайся, гражданин Сердюк, чужие с вечера были в селе?

Мужчина сделал страшные глаза, яростно замотал головой.

– Что вы, товарищи, не было чужих. Только свои, местные.

– Так и бандюки наверняка здешние, – заявил Тамбовцев. – Может, тряхнем его хорошенько, товарищ капитан?