Путь аргоси - Себастьян де Кастелл

Я купила рюкзак на следующий же день, когда получила долю от своего первого дела. Да, возможно, это выглядит странно – платить деньги, если можно украсть, но, оказывается, воры очень суеверны. Даже Арисса не позволила бы мне работать с ней, если б рюкзак был ворованный.

– Одно дело наблюдать, как человек умирает, и совсем другое – убить его, – сказала она, запихивая в рюкзак восемнадцатидюймовый железный ломик.

– Когда Мет-астис убил сэра Джерваса и сэра Розариту, я взяла шпагу и выследила его. Я бы его убила, если б…

Она покачала головой и ухмыльнулась, продолжая паковать рюкзак.

– Что?

– Ничего.

– Это не «ничего». Ты хихикаешь надо мной.

Арисса засунула в рюкзак набор заточенных стальных звёздочек. Она сделала их на заказ.

– Рукоятки для метательных ножей – это пустая трата веса, – сказала она мне, когда я порезала палец, просто взяв одну звёздочку за треугольное остриё. – Если не можешь метнуть заточенную железяку, не порезавшись, привыкай носить с собой дубинку, как прочие неуклюжие головорезы в городе.

Она закрыла рюкзак, положила его на колени и снова уселась на койку.

– Я слышала твою великую сагу о маленькой девочке-медеке, которая под дождём преследовала мага джен-теп и почти-почти проткнула ему живот сломанной шпагой. Это хорошая история – за исключением того, что всё-таки не проткнула. Как не ударила и Лепестка в горло, когда у тебя был шанс. Теперь ты вынуждена болтаться рядом со мной, чтобы он не придушил тебя при первой же возможности.

Я хотела сказать, что остаюсь рядом с ней вовсе не поэтому, но выдавила только:

– Ты не понимаешь…

– Понимаю, Крыска. Если б ты действительно хотела убить Лепестка, как хотела убить того мага джен-теп, он уже был бы мертвее мёртвого.

– Не называй меня так.

– Как?

– Не называй меня Крыской.

Не понимаю, почему меня это вдруг так взволновало. Раньше я не обращала внимания на подобные вещи. Но теперь, когда это произнесла Арисса, я почувствовала… холод внутри.

– Тогда выбери другое имя, – сказала она.

– Медеки не…

Она махнула рукой.

– Да, знаю-знаю: медеки не выбирают себе имена. Имя приходит к ним само. Тогда они встают перед кланом и объявляют его. А потом все устраивают большую вечеринку и пляшут, как идиоты.

– Это несправедливо.

Арисса встала с койки и закинула рюкзак на плечо.

– Знаешь, что я думаю, Крыска? Думаю, ты не выбрала себе имя, потому что так спокойнее. Тебе нравится быть никем – ведь тогда не нужно брать на себя ответственность за то, чтобы стать кем-то. Вот почему ты не убила Лепестка, хотя знала, что он придёт за тобой. Вот почему не убила мага джен-теп, когда у тебя был шанс.

– Ты ошибаешься, – сказала я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать на неё. – Тебя там не было. Ты не знаешь, как…

Она вышла через большую дыру в стене, которая служила дверью в нашу комнату.

– Может, и не знаю. Но думаю, мы выясним сегодня вечером.

– Что? В смысле?..

Арисса отцепила веревку от кольца и намотала на левую руку.

– Не бойся, Крыска. Я у тебя за спиной.

– И что это должно означать?

В ответ она лишь подмигнула. Потом отступила к самому краю каменного козырька, нависшего над пятидесятифутовой ямой.

– Подожди. Получается, клиент хочет, чтобы именно я убила того гитабрийца, который его облапошил?

– Думаю, ему всё равно, кто убьёт. Главное, чтобы работа была выполнена.

– То есть ты перекладываешь это на меня, просто чтобы доказать, что у меня кишка тонка убить?

– Я этого не говорила. Только то, что ты слишком долго тянешь, решая, кто ты такая. Так или иначе, после сегодняшней ночи ты будешь готова выбрать себе имя.

Она сжала верёвку одной рукой, махнула мне другой и полетела вниз.

– Зачем ты делаешь это со мной? – крикнула я ей.

Ещё не успев коснуться земли, Арисса крикнула в ответ:

– Из-за того учёного. Он не гитабриец. Он джен-теп.

Старейшины моего народа гордились своим умением выйти на перекрёсток, посмотреть в одну сторону, потом в другую – и объявить, какой путь приведёт нас к миру и изобилию, а какой – к насилию и душевной боли.

Из всех старейшин нашего клана Старая Мамта была наиболее уверена в своих прогнозах.

– Слышите, что шепчет нам западный ветер? – спрашивала она, закрыв глаза. Её вытянутые руки тряслись, она словно бы погружалась в какой-то мистический транс. – Он говорит: «Приди ко мне и познай покой».

Затем она поворачивалась на сто восемьдесят градусов по часовой стрелке и дико жестикулировала, словно припадочная. Она валилась на колени, размахивала руками и стонала:

– Восточный ветер! Восточный ветер предупреждает, что на этой дороге нас ждут кровь и огонь!

Ладно, во-первых, западный и восточный ветры никак не могут дуть одновременно. Во-вторых, я никогда не понимала, почему Старую Мамту так уважают в клане; ни один ветер, с которым она беседовала, так и не сообщил, что на нас идут боевые отряды джен-теп. Можно было подумать, что ветры сочли столь мелкие детали несущественными.

Короче говоря, я никогда не испытывала особенного почтения к Старой Мамте. Да и вообще ни к кому, заявлявшему, будто он понимает, какие пути ведут к убежищу, а какие – к катастрофе. Почему же я была так уверена, что путь, которым я шла той ночью с Ариссой, всё разрушит?..

– Не отставай, – сказала она, исчезая в узком проходе между двумя старыми зданиями. Они были известны как «бесхозные», потому что констебли никогда не патрулировали эти бедные захудалые кварталы.

Мои предки-медеки считали, что великая архитектура должна вплетаться в природный ландшафт и воздвигаться вокруг него. Это не значит, что мы спали под кустами и проводили дни в поисках орехов и ягод. Мы жили в городах. Великолепных, роскошных городах. Но наши города текли среди лесов и между гор. Вместо того чтобы строить плотины, мы перебрасывали мосты через реки. Вместо того чтобы рубить вековые деревья, мы возводили свои дома между ними, и ветви прикрывали наши дворы как навесы. Когда один из наших городов разрастался настолько, что переставал вписываться в ландшафт, молодые кланы уходили в поисках новых мест для поселений.

Иногда я задавалась вопросом, смотрят ли люди Дарома на свои города с таким же чувством изумления и гордости. Возможно, полное уничтожение лесов, корчевание каждого древесного корня на территории во много миль, уничтожение любой скалы, которая совершила непростительный грех, позволив себе подняться над идеально ровными улицами и переулками, – всё это было их способом наведения порядка в хаотичной вселенной. Возможно, они считали, что природа осознала свои недостатки и создала людей, дабы они придали ей форму, способную явить миру всё её ранее скрытое великолепие. Если так, кому-нибудь придётся объяснить мне, в чём смысл трущоб.