Целиковская - Михаил Вострышев
Шрифт:
Интервал:
— Кто это? — полюбопытствовал у хозяйки.
— Не знаю, — ответила она. — Красивая очень, и глаза хорошие».
…Полуголодная, холодная Москва конца сороковых годов. Изнурительная работа у станка с раннего утра до вечера — подъем страны из разрухи. Но стоило услышать имя Целиковской, как тотчас изможденные лица озарялись улыбкой. Люди, пусть хоть на краткий миг, предавались мечтам о веселье и красоте. Театральный критик Борис Поюровский уверяет, что в эти годы Людмила Васильевна для москвичей, а особенно для молодых девушек, — это был стиль жизни.
«Целиковская была кумиром для нескольких поколений. Она пришла на смену тому времени, когда героинями экрана были Любовь Петровна Орлова и Марина Алексеевна Ладынина. Хотя они продолжали сниматься, но их часы уже как бы перешли через полдень, а она только взлетала. Школьницы восьмого-десятого классов старались носить платья, как у Целиковской, они завязывали бантики точь-в-точь, как она завязывала в своих фильмах».
Гастроли Вахтанговского театра в 1952 году в Киеве. Целиковская, если выпадало свободное время, уезжала подальше от города, чтобы искупаться без соглядатаев. Но и там ее настигали поклонники. Галина Коновалова вспоминает:
«В Киеве после спектакля ее спускали по пожарной лестнице, потому что у входа ее ожидала огромная толпа, пройти через которую не было никакой возможности. Киевляне протягивали к ней своих детей с мольбой: „Поцелуйте! Благословите! Прикоснитесь!“»
Всенародное почитание началось еще с времен войны, с фронта. Солдаты в карманах гимнастерок, как самое сокровенное, носили ее фотокарточки. В бой поднимались со словами: «За Родину! За Сталина! За Целиковскую!» Когда бойцов на передовой спрашивали, какой фильм им привезти, они заказывали: «С Целиковской!»
Однажды, когда уже в послевоенное время она шла по улице Ленинграда, навстречу попалась рота солдат. Увидев Целиковскую, они остановились, подняли ее на руки над головами и пронесли так несколько кварталов. А вся улица ей аплодировала.
Сотни других курьезных случаев происходили с Людмилой Васильевной из-за всенародного почитания. Она была неплохим шофером уже в пятидесятых годах. Сначала ездила на «Москвиче», потом на «Жигулях». Автомобильных историй с ней приключалось великое множество. Александр Алабян рассказывает:
«Мама любила крутить баранку, весело переругиваться с милиционерами, останавливавшими ее за превышение скорости. Но всегда, узнав, кого они остановили, отпускали без штрафов и проколов в водительских правах. А иной раз еще и букет цветов преподносили.
Был такой смешной случай. Мамину машину подрезали, она вильнула в сторону и прямо на ее капот сел постовой милиционер. Только он собрался в пух и прах расчихвостить нерадивого водителя, как узнает, кто сидит за рулем.
— Эх, Людмила Васильевна, — покачал он головой. — Зачем же вы меня решили задавить?
— Ах, извините, пожалуйста! Мне отдать вам свои водительские права?
— Ничего, ничего, поезжайте дальше. Я совсем немного ушибся».
Ну как не закружиться голове у молодой красивой женщины от столь всеобщего искреннего обожания?! Многие солидные люди, получив сотую долю ее славы, становились заносчивыми, высокомерными, влюблялись в свою мнимую гениальность до умопомрачения.
Ее заваливали цветами, ей писали письма с предложением руки и сердца, открытки с ее портретом раскупались в один момент. Фантастическая слава окружала ее. Но Целиковская выдержала гнет популярности и сумела остаться сама собой. У нее хватило ума и характера не замыкаться в самолюбовании, жить не прошлым стремительным взлетом славы, а сегодняшним сложным днем. Изящная, воздушная, отчасти легкомысленная, она стала красивой легендой, недостижимым идеалом, символом молодости и счастья.
Как-то корреспондент газеты поинтересовался у Целиковской: «Из всех „атрибутов успеха“ что больше всего радовало вас — цветы, аплодисменты, поклонники?»
«Поклонники», говорите… В жизни всегда приходится выбирать что-то самое важное для себя. Истина эта до банальности простая, но и жизнь держится на вещах, в сущности, очень простых… Я как-то возвращалась из театра, после репетиции, наверное. И то ли задумалась о чем-то, то ли просто рассеянная шла, но людей вокруг себя не замечала. Вдруг вижу — мне навстречу бежит Саша, сын. От неожиданности я как укол в сердце почувствовала, меня как будто обожгло счастье. Помню это до малейших подробностей. Может, это и был мой «момент истины»…
Издавна люди ощущали потребность обмениваться друг с другом письмами. Выработали даже своеобразные, отличительные друг от друга стили для деловой переписки, публицистических писем, любовных посланий. Письма даже стали литературным жанром, в чем можно убедиться, читая роман Достоевского «Бедные люди» или «Письма русского путешественника» Карамзина.
В Советском Союзе большое распространение получил полулитературный, полуфискальный жанр — письма в партийные органы и в газеты. Главным образом они представляли из себя или кляузы, или жалобы. Но юное поколение, в своем большинстве, чуралось подобного творческого жанра. Молодежи, как людям наиболее эмоциональным и искренним, не терпелось поделиться с конкретным, имеющим телесную оболочку и возвышенную душу человеком своими чувствами, своей любовью и лишь в редких случаях ненавистью. Для такого интимного разговора не годился ни ЦК ВЛКСМ, ни любая иная контора, адресатом должен был стать кумир. Кто-то выбирал Сталина, другой — известного спортсмена, но чаще всего — красивого и молодого киноактера. Одним из самых популярных адресатов на всем протяжении сороковых годов была Целиковская. Почти в каждом посланном ей письме видны характер автора, его отношение к своему кумиру и, в какой-то степени, дыхание эпохи.
Помещая в этой главе четыре письма, следует оговориться, что специально отбирать лучшее из почты, которую получала Целиковская, невозможно. Каждое письмо хорошо по-своему, каждое дышит своим ароматом и своеобразием и в то же время все они похожи друг на друга. Нет нужды и комментировать их — это только засушит букет подлинных чувств, с которым брали в руки перо поклонники и поклонницы актрисы.
Письма публикуются без каких-либо сокращений, ибо в каждой их строчке — свежее дуновение полувековой старины. Исключены из текста лишь обратные адреса отправителей.
г. Кутаиси, 12 февраля 45 г.
Дорогая Людочка Целиковская!
Прежде чем написать вам письмо, я целую неделю думала о том, как бы лучше написать письмо, чтобы вам при чтении его не заснуть, а я этого очень не хочу. Но несмотря на мои думы, которые продолжались целую неделю, к сожалению, ни к чему не привели. Поэтому, если письмо покажется скучным, то не бросайте его, а наберитесь терпения и прочтите его до конца. Хорошо?
Людмила… (Простите, но я отчество ваше не знаю, поэтому буду называть вас так, как называют меня, так как меня тоже зовут Людой.) Так вот, прежде всего разрешите вас поздравить с большим успехом, который вы заимели во всех ваших картинах, но особенно в к-ф. «Антон Иванович сердится» и к-ф. «Сердца четырех». Последняя идет у нас в данный момент в городе. Я ее просмотрела шесть раз, и мне еще хочется посмотреть столько, даже больше. Ну, что я от вас в восторге и какая это для меня большая радость, когда на экранах кино появляется ваша чудесная головка, я писать не буду, так как для этого потребуется листов семь бумаги, а такое длинное письмо цензура не пропустит или же пропустит, но будет идти очень долго и придет к вам на тот год. А это совсем неинтересно.
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!