На привязи - Ксения Каретникова

class="p1">Борька говорит эмоционально, Станиславский бы поверил. А я критик похуже. Верю, твою же мать, каждому слову…

— Я же пытался тебя искать, — продолжает Боря. — Узнал, что укатила ты в столицу, там купила билет на самолёт до Таллина. Из Таллина в Вильнюс. А потом черт знает куда, след потерялся, ты, видимо, пользовалась другими кредитками… но я чувствовал — вернёшься. А я подожду, — Борька улыбается, трогая теперь мой подбородок. — И вот ты вернулась. Еще краше, чем была. Еще желанней… и мне пришлось наказать тебя за мое такое долгое ожидание.

Отвожу взгляд и не понимаю, что чувствую после всего этого. Прониклась я к нему? Нет. Но и отвращения тоже нет. Не понимаю себя, при этом понимая Борьку.

— Мне было очень больно тебя держать в подвале, еще больней наказывать. Но вот я увидел, как тебе плохо — и все, не выдержал. Моя девочка. Моя гордая, стервозная девочка… ты мазохистка все же, только через боль до тебя что-то доходит. И моя любовь дойдёт. И ответной будет. Обещаю.

Спорить, твою мать, бесполезно. Этот маленький ублюдок не станет слушать. Упёртый, самоуверенный… ну и черт с ним. Пусть себя потешит. Пусть будет думать, что это так. Он и так слишком много себе надумал, одним меньше, одним больше…

Боря цепляет подол халата, ведет пальцами вверх, по животу. Поясок развязывается, по груди прохладно скользит нежная ткань… Секунда — я оголена спереди. А Борька с нескрываемым наслаждением смотрит на мои соски, которые торчат розовыми горошинами.

— Вот ты сказала, что отец мог доставить тебе удовольствие, неужели лучше меня? — интересуется он, касаясь горячими ладонями моей груди. Сжимает сильно, но не больно. А я запрокидываю голову назад, чуть выгибаюсь в спине, делая вид, что мне нравится. — Крис, отвечай…

Что тут ответить? Правду? Не пойдет. Соврать сейчас не могу почему-то, поэтому я томно, с придыханием произношу:

— Не знаю.

— Надо напомнить? — хмыкает Борька и тянет резинку моих трусов. — Черт…

Да, да, милый, он самый.

Без секса сегодня.

И только я собираюсь победно выдохнуть…

— Поласкай меня, — просит Боря, демонстрируя, как его члену стало тесно в узких джинсах.

32

Твою же…

Поласкай, говорит. Руками? Ртом? И то, и то — противно. Второе, конечно, хуже. Не то чтобы я никогда и никому… Но не Боре же. Слишком, несмотря на все и вопреки всему, это слишком интимно.

Однако, переступая через себя, я трогаю стоящий мужской орган через плотную ткань. Хотя нет, он скорее лежащий по низу живота, потому что стоять в полном смысле слова джинсы не позволяют…

Медленно, блядь, очень медленно расстегиваю ремень, при этом думая, что и как лучше…

— Пойдем в ванную, — предлагаю я, потому что знаю, как при помощи геля для душа и теплой воды ускорить разрядку у мужчины. Да, лучше руками, чем ртом.

Борька встает, идет в ванную комнату, где быстро раздевается и встает под душ. Я же не залезаю в ванну, не снимаю халат, беру с полки гель для душа и для начала начинаю мылить Борьке грудь.

Вспоминаю сейчас его слова. И улыбаюсь…

Хочет, чтобы я его любила? Ладно, попробуем.

Главное, чтобы он не захлебнулся от моей любви.

Двусмыслено это сейчас, да? Вот возьму да утоплю этого сукиного сына!

Или нет. Или не смогу… убить человека я точно не смогу. Хладнокровно, обдуманно…

Твою ж…

Хочется стонать. А прикасаться к Борькиному члену не хочется. Но я спускаюсь ладонями по мужскому животу, глажу татуировку. Дракон очень хорош, близнец моего, один в один. Но вряд ли на Борькином теле он прикрывает шрам из прошлого. Он делал его из-за меня, а я — скрывая следы. Боли, одиночества, безысходности…

Медлить не стоит. И я скольжу благодаря гелю в пах и, стараясь не смотреть на то, что я делаю, касаюсь обеими руками детородного органа.

Стоит, оловянный солдатик. Вовсю, длинно и упруго. Обхватываю за основание, веду рукой вперед, по стволу к головке и обратно, раскрывая последнее. С мужских губ срывается скупой "ах". Повторяю действие. Второй раз медленно, третий чуть быстрей и каждый последующий раз все быстрей и быстрей. Смотрю вниз, через вспененный гель беглым взглядом замечаю розовую, даже эстетично красивую головку члена, сам ствол надут несколькими ярко выраженными дорожками вен. Я же не смотрела на него никогда, а тут вот так близко…

Отвожу взгляд, вижу, как ноги у Борьки начинают дрожать, бедра напряжены так, что видно каждую мышцу. А я, продолжая ласкать член руками, поднимаю лицо и смотрю в Борькино. Гримаса приближающегося оргазма: глаза прикрыты, рот, наоборот, открыт, частые выдохи. Руками Борька упирается в стену позади, спина почти тоже соприкасается со стеной.

Он сейчас кончит. Он уже на пике. На пределе…

Борька распахивает глаза, смотрит в мои. Взгляд рассеянный, затуманенный удовольствием. Странно, но я думаю вдруг, что вот сейчас, в эти несколько секунд, он полностью в моей власти. Мужиками можно управлять. А некоторыми экземплярами даже просто нужно…

Член в моей руке напрягается до наитвердейшего состояния… Борька кончает, одновременно с этим выдавая подавленный, животный стон. Ох, как ему хорошо. Даже слишком. От этого хочется сделать ему больно, скрутить яйца и дёрнуть их со всей силы…

Но вместо желаемого молча задвигаю полупрозрачную штору, а потом встаю у раковины. Мою руки секунд десять. Борька в это время принимает душ. Покидая кафельное помещение, от всей души пинаю мужские вещи, что валяются на полу. Надеюсь, Борька этого не видел.

В комнате сажусь на кровать. Без интереса смотрю на стол, на то, что на нем осталось. Есть не хочется, и я лишь допиваю одним глотком уже остывший кофе.

Ничего, думаю, любой позор можно смыть, как я только что это сделала — молча и с мылом. Да, я буду знать, я буду помнить. Но это уже не самое страшное и позорное. Тем более никто не видел.

Борька выходит из ванной, на ходу натягивая футболку.

— Я сегодня уеду, — сообщает он, причем впервые, — буду послезавтра. Ужин Юрка принесёт, завтрак тоже. И это, Крис, без глупостей, договорились?

Невозмутимо и покорно киваю.

— Умница, — говорит Борька, подходит ближе и целует меня легким чмоком в губы. Так обыденно и просто, как муж целует жену, уходя утром на работу. — У тебя волшебные ручки, кстати. Надо будет и мне сделать тебе приятное.

Он уходит, а я сижу и с тупой надеждой думаю — пусть это возможное приятное никак не будет связано с