Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев

В центре бой вскоре затих, только на флангах не умолкали автоматы и пулеметы. На левом фланге начали рваться гранаты.

– Маня, оставайся здесь, – бросил Андрей и, вскочив, устремился на левый фланг. Но Мария ослушалась: побежала следом и догнала его. Андрей глянул на жену недовольно, но ничего не сказал. Да и не до разговоров было ему сейчас, все мысли Барканова были сосредоточены на том, как выиграть бой и не пропустить немцев к опушке. Он хорошо понимал, что застава держит лишь маленький участок леса, фашисты могут обойти и уже наверняка обходят пограничников справа и слева, лишь частью сил, и то только на флангах, атакуют заставу. Засада начинает терять всякий смысл. Лес все равно фашисты захватят.

«Пару бы застав сюда, – думал Барканов. – И гнать немцев. Гнать из леса, пока не пришли в себя».

Будто передались Хохлачеву его мысли. Оставил тот перед селом одну лишь заставу, остальные повел в лес. Андрей и Мария, еще не успев добежать до фланга, увидели пограничников, и Андрей, приказав своим бойцам: «За мной!» – повел заставу в контратаку.

Бой в лесу для пограничников – не новость. Приходилось встречаться и с бандитами, и с диверсионными группами, делать засады, самим попадать в них – победить пограничников в лесном бою не так-то легко, поэтому, как ни старались фашисты, удержаться им не удалось. Когда полк, не выдержав нажима немцев, начал отходить в лес, он уже был безопасен. Только летели снаряды, срезая вершины деревьев, переламывая сучья, выворачивая при взрывах корни.

Все гуще и гуще наполнялся лес удушливой пороховой гарью, а снаряды и мины рвались и рвались. Оставаться на этом месте было опасно: люди гибли от осколков, да и немцы все равно обложат лес и уничтожат полк вместе с комендатурой. Командир полка собрал комбатов и коменданта.

Вернулся Хохлачев очень скоро и сразу же передал начальникам застав новое решение командира: полк ночью начинает отход в направлении Пскова. Комендатура прикрывает отход.

– Сейчас бы нужно, – высказал свое мнение Барканов. – До ночи немцы перегруппируются. Ночи не надо бы ждать.

– Приказ командира, товарищ старший лейтенант, не обсуждается, – одернул Барканова Хохлачев и добавил, уже мягче: – Давайте покумекаем, как это сделать с меньшими потерями. Нам придется…

Последние его слова заглушили треск ломавшихся сучьев и взрыв, взметнувший в нескольких метрах от командиров трухлявую хвою, рваные корни и комья сухой земли. Над головами прижавшихся к земле просвистели осколки, защелкали по стволам деревьев. Вслед за первым, рванул второй снаряд, но уже чуть подальше, потом третий, четвертый…

– Ложись! – крикнул Хохлачев и перебежал в первую воронку.

Барканов прыгнул в нее же, остальные начальники застав укрылись попарно в следующих. Взрывы начали уходить вправо.

– Ты, Андрей, за плугом ходил? – вдруг спросил Хохлачев.

– Нет, – ответил Барканов, удивленный столь неожиданным вопросом.

– Дух от развороченной земли голову дурманит. Вот и тут дышит она. Чувствуешь, как землей пахнет? Даже гарь удушливую одолевает. Ее снарядами, а она пахаря зовет. Брось семя – взрастит…

Хохлачев взял горсть земли, помял ее, начал сыпать струйкой, будто проветривая. Отряхнул ладонь, встал и проговорил, словно убеждая самого себя:

– Пора за дело.

Выбрался из воронки, сел у сосны на мягкую хвою и достал карту. Подождав, пока подойдут и сядут в кружок начальники застав, начал показывать им маршрут, намеченный полком, определять, на каких рубежах пограничникам предстоит ставить заслоны. Закончил как обычно:

– Вопросы есть? – И после паузы добавил: – Всех раненых передать в полковой медицинский пункт.

Хохлачев начал сворачивать карту, но никто не поднялся. Закуривали. Никто ничего не говорил, но все понимали, что вряд ли удастся им снова собраться вот в такой тесный кружок. Каждый бой вырывал кого-то из их рядов. Командиров в комендатуре осталось совсем немного. Кому их них удастся дойти до своих?

Молча курили. Хохлачев, понимая их состояние, не торопил. Только тогда, когда многие начали гасить о каблуки сапог окурки, сказал:

– Что ж, друзья боевые, помянули павших, теперь за дело.

Дел-то, собственно, почти никаких. Перебегай между деревьями, когда начинают рваться снаряды, меняя спешно место, и вновь набивай остатки патронов в магазины, проверяй (в какой уже раз) свое и трофейное оружие, жди ночи. А день, как назло, тянется бесконечно, уныло, морит застоялой духотой, густо смешанной с пороховой гарью. Першит в горле, а надрывный кашель болью отдается в голове, туманится взор. Выбежать бы из этого леса, подставить лицо свежему ветерку, набрать его полную грудь и дышать, дышать, как загнанная лошадь. Но нужно ждать ночи. Даже из фляжки воды не глотнешь: «максим» без нее откажет. Только для Марии красноармейцы выделили фляжку, чтобы смачивала она сложенный в несколько слоев бинт и дышала через него…

У каждого начала, однако, бывает конец. День, начавшийся боем, угас, затих. Даже перестали рваться снаряды и мины. Только гарь осталась висеть в неподвижных сумерках. От командира полка прибыл связной и сообщил:

– Начало через тридцать минут.

Наполнился лес приглушенным говором, отрывистыми командами, потекли колонны между деревьями, разливаясь и сливаясь, как протоки большой реки. Полк сосредоточился у опушки. Пограничники остались в лесу. Их задача – отсечь полк от противника и держаться насмерть. Пока же они только ждали. Хохлачев переходил от заставы к заставе, проверял, как подготовились они к бою, хорошо ли знают свои места в боевых порядках, сигналы связи и взаимодействия, а сам все ждал, когда заговорит опушка ружейно-пулеметным огнем. Он считал, что полк слишком медленно готовится к прорыву, и думал с возмущением: «Что тянут?! Ночь ведь коротка. Не успеешь оглянуться – светать начнет».

Бой все не начинался. Хохлачев пошел к заставе Барканова. Она сосредоточилась совсем недалеко, в нескольких десятках метров. Вскоре капитан увидел пограничников, окруживших своего командира и о чем-то с ним говоривших, а чуть правее их – Марию. Она стояла одиноко возле старой сосны и рядом с толстенным деревом казалась жердочкой. Гимнастерка висела на ней, как балахон.

Хохлачев с жалостью посмотрел на Марию, не решаясь подойти. Повернул все же к ней. А она не слышала его шагов, стояла неподвижно с опущенной головой, и только руки ее гладили ствол немецкого автомата.

– Мария, – тихо окликнул ее Хохлачев, подойдя почти вплотную, и поправился: – Мария Петровна, как настроение?

Она посмотрела на Хохлачева пристально, словно пытаясь разобрать, кто и зачем спрашивает ее.

– С людьми, Мария Петровна, быть нужно. Перед боем особенно. Пойдем-ка…

Но к ним подошли Барканов и еще несколько бойцов.

– Долгонько что-то, товарищ капитан, не начинают, – сказал один из бойцов. – Ночь-то, что штанишки у подростка. Вот-вот солнце покажется. Что, тогда еще день здесь от снарядов, как зайчики, бегать будем?