Человек из паутины - Александр Етоев

– Моя фамилия Воробей.

Пришла очередь рассмеяться Ванечке. Рыжая не обиделась на это нисколько, а оглядев компанию за столом, шепотом ему объяснила:

– Я сюда с Сергеем пришла, он мой муж, он в соседней комнате отдыхает. А вон Татьяна, его жена, вон она, между Софроновичем и Рыдлевским.

– Не понял, – ответил Ванечка честно. – Если вы здесь с Сергеем и он ваш муж, то почему тогда Татьяна – его жена? Сергей, он что, двоеженец?

– Все просто, с Танькой они в гражданском браке, короче – нерасписанные они с Татьяной. А мы числимся с ним муж и жена, официально. Но живет он с Танькой, уже три года как мы расстались. Ну, встречаемся иногда, когда они с Танькой ссорятся. Так, раз в месяц, нерегулярно.

– Давайте выпъем, – сказал ей Ванечка, у которого от этих раскладов уже начало свербить в голове.

– За любовь, – ответила рыжекудрая и прижалась к нему коленом.

Валька Стайер отлепился от девушек и поднялся над пиршественным столом. Был он мудрый и бородатый, как демон. И едва уже стоял на ногах.

– Ёпт-ть, – прочистил он для разминки голос. Затем налил себе из бутылки в фужер и поднял его под самую люстру. – Предлагаю всем джентльменам встать и выпить за представительниц прекрасного пола, которые здесь пр-рисутствуют. Девушки, – чистосердечно признался Валька, когда джентльмены встали, – я вас всех люблю! – Он выпил одним махом фужер и полез целоваться с теми, до кого смогла дотянуться его лохматая борода пророка. Закончив ритуальное лобызание, Валька сдернул с себя очки и, размахивая ими, как Троцкий на заседании Петросовета, продолжил пьяную речь. – Завтра я уезжаю в свою долбаную Америку… – Он запнулся. – И правильно делаю… – Он запнулся опять. Затем хлебнул из чьей-то початой рюмки и с обидой в голосе произнес: – Я здесь кто? Я здесь никто! Меня вчера в Адмиралтейском саду ваши сраные менты повязали, когда я выпивши поцеловал в задницу долбаную лошадь Пржевальского. У меня баксов была чертова туча, так они, суки, обчистили меня до последних трусов. То есть если я у вас в России хожу поддавши, так выходит я уже не человек, а говно? Грабь меня, выходит, каждый кому не лень, а я должен поднять руки над головой и целовать сраную ментовскую задницу, как икону Христа Спасителя?

– Менты – суки, – поддержал его Вепсаревич.

– Мальчики, не будем о грустном, – позвенела вилкой о рюмку моя соседка. – Давайте выпьем, а после Женечка Софронович что-нибудь нам споет. Женечка, спой нам что-нибудь. Если женщина просит…

– Окуджаву! Окуджаву! – закричали хором Верка, Аська и Анька. – А потом – танцы. Женя, поставишь музыку? Что-нибудь в стиле диско.

Выпили, закусили, сунули Софроновичу в руки гитару, и пока Софронович ее настраивал, снова выпили, опять закусили, и часть народа потянулась курить.

Ванечка, хоть сам не курил, отправился на кухню к курящим. Но явившийся на кухню Натан потянул Вепсаревича за рукав, и они, уйдя от дыма и разговоров, прошли в маленькую тихую комнату, где из мебели были только книжные стеллажи и диван, а из людей, кроме Ванечки и хозяина, только всхрапывающий на диване Сергей, муж застольной Ванечкиной соседки, жена которого сидела от них напротив.

– Ну что там у тебя было? – спросил Натан.

– О чем ты? – ответил вопросом Ванечка, хотя в общем-то, примерно, догадывался, о чем спрашивает его хозяин квартиры.

– Слышал, тебя месяц не было ни дома, ни на работе.

– Я болел, был в больнице.

– Что-то серьезное?

– А черт его знает. Неизвестная медицине болезнь. – Секретов Ванечка от Натана никогда не держал. Натан был человек свой, полагался на него Ванечка полностью, не было еще в жизни случая, чтобы мудрый Натан Завельский подвел кого-нибудь из своих знакомых. – Меня в ИНЕБОЛе больше месяца изучали, так ничего и не изучили. Погоди, сейчас покажу. – Ванечка расстегнул рубашку, задрал футболку и показал Натану покрытое паутиной тело.

Натан присвистнул, изумленно покачал головой, помял в руке густые шелковистые пряди.

– Больно? – осторожным движением пальцев он сорвал пяток сероватых нитей.

– Не больно, зудит немного. Да я уже привык к этой дряни.

– Ну а сам ты что думаешь? – спросил Натан, разминая пальцами паутину.

– Я о ней вообще стараюсь не думать, потому что, когда начинаю думать, всякий вздор в голову лезет, от которого дуреешь и всё время тянет надраться. И хочется, как у грибоедовских тетушек, книги все взять и сжечь.

– Вот так все сразу и сжечь? – Натан кивнул на книжные полки, где теснились, торчали, грудились сотни и сотни книг. – И почему книги?

– Не понимаешь? – Ванечка протянул руку и снял с полки том «Литературной энциклопедии». – Открываем на букву «Г», листаем: Гоголь, Гончаров, – замечательно. А на каждого Гоголя с Гончаровым приходится девяносто девять Гондоновых. То же самое на любую букву. Из чего, спрашивается, Натан, состоит вся наша литература? На ком она держится? На Гондоновых, которых девяносто девять на сотню, или на той самой одной девяносто девятой, которая Гончаров и Гоголь? Вот когда я об этом думаю, все у меня начинает чесаться и, похоже, не только тело – мозги покрываются паутиной.

– А ты не думай.

– Я не могу не думать. Чтобы об этом не думать, надо менять профессию. А я, кроме как книжки читать, больше ни на что не способен.

– Ты, Ванька, прямо какой-то весь идеальный стал. Да пойми ты, все эти Гондоновы – это гумус. Не было бы Гондоновых, не было бы и Гоголя с Гончаровым. Это не я сказал, это кто-то из литературоведов сказал. Лотман, Лихачев, я не помню. Так ты говоришь – исследовали тебя в ИНЕБОЛе? – Натан цокнул, потянулся за сигаретами, закурил и выдохнул дым. – ИНЕБОЛ – это серьезно, – сказал он, ломая спичку. – И что же? Ничего они у тебя не нашли и отпустили с миром? Так, что ли?

– Ну, можно сказать и так.

– Что-то ты, старичок, скрываешь. ИНЕБОЛ – это военное ведомство, оттуда так просто не выпускают. А может, ты оттуда сбежал?

– Выписали меня, Натан, ей-богу. Может быть, не совсем законно, но одежду во всяком случае отдали без мордобоя.

– Интересно. Не совсем законно – это как? Взятку, что ли, больничному начальству пообещал? Бесплатную подписку на собрание сочинений Феликса Суркиса? Или разделил ложе с любовницей директора клиники?

– Нет, – усмехнулся Ванечка, – ни то, ни другое. Просто наш заведующий запил – жена ему с главврачом изменила, вот он в отместку меня из ИНЕБОЛа и выписал, чтобы тому научная слава не обломилась.

– Да… – Натан восхищенно крякнул. – Прямо Шекспир какой-то, а не государственное лечебное заведение. Только, думаю, неизвестно теперь, кому что обломится после этого. В первую очередь, думаю, обломится тебе и этому мудаку – заву. Пиздюлей вам обломится и не просто пиздюлей, а пиздюлей в государственном масштабе. Потому что он – мудак, а ты мудак еще больше. ИНЕБОЛ – это же военные, гэрэушники, они шуток не понимают. Это тебе не менты, отбирающие у пьяных получку. У них, если какая беда, значит вражеские происки, не иначе. И ты, в любом случае, будешь крайний.