Обаятельная Вера - Диана Машкова

Контрастный душ больше не действовал: Вера вылезла из-под него такой же разбитой, какой и была. Тональный крем тоже утратил свои былые свойства – замазать глубокие синяки под глазами не удалось. Опершись ладонями о туалетный столик, она смотрела на себя в зеркало и удивлялась тому, как старит человека неразделенная любовь. За несколько месяцев она превратилась в опухшую алкоголичку, хотя не пила ни капли. Веки нависали над глазами как бурдюки, щеки раздулись, превратив скулы в две опухоли, а кожа стала дряблой и безжизненно-серой. Как можно было довести себя до такого состояния?! А ведь Вера прекрасно помнила, чем чревата для женщины несчастная любовь, и не остановилась, не запретила себе этих никчемных чувств.

Ради того, чтобы выжить, она обязана была наложить табу на свои чувства. Все! Хватит! С этой минуты Марков Илья Владимирович для нее больше не существует. Она так и не сумела понять, кто он есть. Но это уже не важно – время умопомрачений прошло.

На кафедру Вера Александровна умудрилась приковылять раньше всех остальных. Пришлось даже спускаться на вахту за ключом, чтобы открыть дверь. Разложив перед собой студенческие тетради, она устроилась за столом и опустила тяжелую голову на руки. Ее не волновало то, что сейчас кто-то войдет и увидит ее в таком состоянии. Пусть. Может у человека болеть голова, в конце концов? Может она плохо себя почувствовать? Ведь не железная.

Сон очень быстро взял над ней верх, и она задремала. Сквозь дрему слышала какую-то возню в коридоре, взволнованные голоса, гомон студентов. «Надо бы выглянуть, узнать, что происходит», – уговаривала Вера себя и не могла разомкнуть век. Наконец дверь кафедры открылась, и Тамара Львовна голосом, прозвучавшим иерихонской трубой, позвала ее:

– Вера Александровна!

– Что? – с трудом отозвалась она.

– Идемте!

– Куда? – Вера не смогла даже разомкнуть век: такой свинцовой тяжестью они налились.

– В актовый зал, – так же воинственно-громко протрубила Тамара Львовна, – экстренное собрание преподавательского состава.

– В чем дело? – Даже испугаться у Веры не было сил. А уж подумать о том, по какой причине созывают вдруг совещание, – тем более.

– В институте ЧП, – голос Тамары Львовны дрогнул, – я только знаю, что ночью был взрыв, и видела, что главное здание оцепила милиция. Собрание в нашем здании.

Профессор Орлова, словно во сне, поднялась с места и поплелась к дверям, ориентируясь на удаляющиеся шаги заведующей кафедрой. Глаза застилала пелена, и Вера передвигалась на ощупь. Откуда такая слабость?!

В крошечный актовый зал набилось полно народу – едва ли не весь преподавательский состав института был тут. Слух Веры вылавливал из воздуха слова и фразы, значения которых она не понимала: «похороны», «в расцвете сил», «неосторожность». Господи, о чем они шепчутся? Сердце вдруг бешено заколотилось, Вера почувствовала, что не может дышать. Кто-то помог ей сесть, кто-то принес воды. Через несколько минут в зал вошел Камиль Шабанович и, ни с кем не здороваясь, ни на кого не оборачиваясь, прошел к кафедре, стоявшей на сцене.

– Коллеги, – обратился он к преподавателям безо всяких вступлений, – в главном здании ночью произошел взрыв. Сейчас работает следственная группа, прибыли прокуратура, милиция.

Зал застыл в настороженном молчании – лица были сосредоточены и напряжены. Вера подумала, что многие годы не видела в глазах коллег такого единства.

– Доступа в здание нет, – Камиль Шабанович вздохнул, – занятий не будет, студентов нужно организованно встретить и распустить по домам. В остальных зданиях института работа ведется в обычном режиме.

– А администрация? – выкрикнул кто-то.

– Меня можно найти в деканате факультета иностранных языков.

– А проректоров?

– Там же.

Над актовым залом повисла тишина. Вера видела, что на губах коллег застыл один и тот же вопрос, только не могла понять, какой. Взгляды – вопросительные и даже требовательные – были устремлены на ректора.

– Никакой официальной версии пока нет, – нехотя заговорил он, – взрыв произошел в пять утра, в химической лаборатории. Есть жертвы. Одна жертва, – торопливо поправил себя Камиль Шабанович, – личность не установлена. Будьте готовы, что любого из нас могут вызвать, чтобы задать вопрос. Или попросить участвовать в опознании.

На слове «опознание» Вера ощутила, как стены актового зала стронулись с места и начали вращаться вокруг, набирая скорость.

– А разве есть сомнения, – услышала она сквозь невыносимую тошноту, – что это – Марков? Лаборатория его. Даже на вахте не было дубликата ключей.

Стены понеслись с космической скоростью, Вера почувствовала нечеловеческую слабость. Что он сказал? Марков?

– Все, – оборвал ректор, – собрание считаю оконченным. Сплетни и домыслы прекратить.

Минуя лестницу, он спрыгнул со сцены и стремительно скрылся за дверью. Оставленный в недоумении улей гудел и роился. Вера Александровна то и дело слышала сквозь гул в ушах «Марков», «Илья Владимирович». Кружение стало невыносимым, она громко застонала от боли.

– Верочка, Верочка, – сквозь вату звуков донесся до нее встревоженный голос, – тебе плохо?! «Скорую»?

Последнее, что она запомнила, – перепуганное лицо Варвары Тихоновны, склоненное над ней.

Очнувшись, Вера увидела свою руку, распластанную на серой накрахмаленной простыне, ладонью вверх, и торчащую из нее иглу капельницы. Она проследила взглядом за очередной каплей, поползшей из перевернутой бутыли по тонким резиновым каналам в вену, и вспомнила. Маркова больше нет!

– Верочка, слава богу, – Варвара Тихоновна поднялась с соседней кровати, – ты не вставай. Лежи, милая! Хочешь пить?

Вера только сейчас заметила ее – так тихо, слившись с убогим больничным интерьером, она сидела. Наверное, с того момента, как их сюда привезли.

– Не хочу, – прошептала Вера Александровна: слабость во всем теле была жуткой, – который час?

– Еще только одиннадцать, – с готовностью отозвалась Варвара Тихоновна, – отдыхай! Как себя чувствуешь?

Вера ничего не сказала, только едва заметно пожала плечами: было тяжело ворочать языком.

– Ты, Верочка, как маленькая, – укорила Варвара Тихоновна, – что ты с собой сделала? Это надо же довести себя до истощения организма: врачи сказали отсутствие сна, плохое питание.

Вера кивнула.

– А я-то, – она перешла на шепот, – я-то подумала, ты беременна! Представляешь?!

Орлова с изумлением уставилась на назойливую старшую коллегу, которая решила ее опекать и постоянно лезла не в свое дело. Разве в состоянии она понять? Беременность. Вера мечтала об этом, несмотря на то, что Илья бросил ее после первой же встречи. Хотела, чтобы у ее чувств было продолжение – в дочери или в сыне. Однажды она уже поплатилась за глупые страхи перед рождением ребенка и потеряла мужа. А потом Бог наказал: сорок лет, а семьи до сих пор не было.