Удивительные приключения запредельно невероятной, исключительно неповторимой, потрясающей, ни на кого не похожей Маулины Шмитт. Часть 1. Мое разрушенное королевство - Финн-Оле Хайнрих

Сырный генерал обнимает меня и говорит:

– Вот ведь какая штука… Жизнь – она ведь никогда не останавливается, всегда продолжается, хоть как-то, но продолжается. И хочешь не хочешь, а приходится принимать то, что она преподносит. И хорошее, и не очень. Это и есть главная премудрость, Паули: принять то, что есть, найти выход – и жить дальше. Не обижаться и не считать, что всё происходит исключительно для того, чтобы тебя помучить.

– А зачем тогда вообще всё происходит? – спрашиваю я.

Дед пожимает плечами и усмехается.

– Да я и сам не понимаю. Просто… живу дальше.

– Как шмель, – вдруг говорю я.

Генерал на секунду задумывается и опять усмехается.

– Ну да, как эти мохнатые вертолётики. Жужжать себе вот так с цветка на цветок, тянуть хоботком нектар – ха, вот это жизнь, только представь себе! Тёплая и сладкая, да ещё и летать умеешь.

Шмели наверняка самые счастливые существа на нашей планете. И притом глупее их тоже не найти. Соображать они ничего не соображают и всегда в хорошем настроении, просто так, без причины. Во рту – мёд, в ушах – гул, как от мотоцикла, а мир вокруг – полон цветов. Ты видела когда-нибудь шмеля в плохом настроении? Чтоб он злился или беспокоился? Вот то-то! Потому что шмель знает: после этого цветка его ждёт другой, следующий. Очень даже просто. И обязательно найдётся что-нибудь хорошее, и, скорей всего, это будет большой красивый горшок с вареньем.

Я задумываюсь. Шмели мне нравятся, они толстенькие, кругленькие и шумные. Они умеют жалить, но почти никогда этого не делают. Если шмеля разозлить по-настоящему, он переворачивается на спинку и недовольно гудит, всё громче и громче, это такой шмелиный мяв. И высовывает жало. Вот так шмели сердятся.

Интересно, а может ли шмель заблудиться? И часто ли с ним такое случается? Я думаю – часто! Шмели устроены по-своему, залететь не туда – это у них почти запланировано. И наверняка бывает, что шмеля заносит в открытое окно, и он вдруг оказывается в доме, а вовсе не на улице или в саду среди цветов, кустов, птиц и коллег-шмелей. А выхода не находит. Тогда шмель часами летит на окно, одно и то же окно, без устали, немножко туповато и в то же время не напрягаясь. Он просто ждёт, когда же найдётся решение, – может, окно откроется или дунет сквозняк, и его вынесет наружу.

Шмель знает одно: надо лететь в этом направлении, а если возникло препятствие, налетай на него, пока не пройдёшь насквозь или вдруг ещё как-то окажешься с другой стороны.

Вот такой вот жужжащий копуша в огромном мире. Шмель знает: выход найдётся! Где-нибудь да найдётся…

Коленки танцуют велотанец. День в разгаре.

Звоню в дверь Пита, объясняю ему свой план. Он должен позвонить Тому Человеку и сказать, что всё плохо, надо срочно ехать домой. Потому что, судя по всему, к нему в квартиру залезли грабители или ещё кто-то, в общем, дело дрянь, пусть приезжает поскорее и сам посмотрит.

Конечно, никто в квартиру не залезал, просто нужно, чтобы Тот Человек приехал, чтобы увидел то, что я хочу ему показать: меня и мой ор, мой легендарный приступ, точнее, взрыв Мява. А позвонить ему сама – или ещё как-то выманить сюда – я не могу, я ведь с ним не разговариваю.

Он не дождётся от меня ни единого слова, только ярость, только Мяв, только этого он заслуживает, потому что нельзя просто взять и уйти, когда становится трудно. Нельзя отворачиваться и бросать тех, кому тяжело, нельзя обзаводиться новой женщиной, смеяться с ней и кататься на велике. ТАК НЕЛЬЗЯ!

Сижу в кустах в конце нашей улицы и жду. Наконец появляется Тот Человек на велосипеде, он поворачивает к дому. Тогда и я вступаю в своё королевство, встаю посреди улицы, низкое солнце светит мне в спину, тень получается угрожающе длинная, чёрный-пречёрный предвестник Истошного Мява.

Чувствую, как покалывает в пальцах ног, будто они превращаются в кошачьи лапы, как отрастают когти, как раскаляются коленки, першит в горле и чешется язык. В голове – громы и молнии, среди них ерошится ярость, одежда становится тесной, а по спине скачет тысяча диких волков. Мне хочется рвать и метать, орать и рычать, кусаться, на всех бросаться, колотить-молотить, всех и вся колошматить и бить, с места сорваться, куда глаза глядят мчаться, бежать-бежать-бежать, а потом упасть и с земли не вставать.

Королевский сад дрожит, увидев мои лапы, я сбрасываю и переворачиваю всё, что попадается под руку, и тут, и там, то вазу, то стул, кажется, я уже не в себе и не очень-то понимаю, что происходит. Бью чем попало по чему попало, колочу по дверям, пинаю калитку так, что оконные стекла дребезжат, – вот тут-то всё и начинается по-настоящему. Когда Маулина готова устроить Мяв, она встаёт посреди сада, руки-ноги надуваются, вены как садовые шланги, кровь в них пульсирует, словно у тяжеловеса, поднимающего двухсоткилограммовую штангу, на спине вылезает и становится дыбом длинная тёмная щетина, под ней перекатываются горы мускулов, на плечах и ногах тоже – в Маулине просыпается медвежья сила. Она играючи вырывает из земли деревья (или хотя бы пучки травы – но большие, ОЧЕНЬ большие!), руками-лапами роет и роет землю, превращая свою норку под грушей в дальнем углу сада в Пещеру Ярости.

Ярость растёт и растёт, становится как небоскрёб, как цунами, как взрыв, как землетрясение, как извержение вулкана, как вселенская катастрофа.

Это не девочка, говорят про неё люди, это конец света, только посмотрите, как она кипит и клокочет, стоя по грудь в земле. Слёзы льются, стены шатаются, птицы разлетаются, тучи закрывают небо, скоро грянет гроза. Она должна выйти наружу, вылиться вся без остатка – эта дикая, истошная, необузданная ярость.

После Великого Мява в сад осторожно прокрадывается Тот Человек, он хочет взглянуть на величайшую в мире Мявунью, которой нет равных ни на одном из семи континентов. Наконец он отваживается посмотреть на неё. Паулина лежит в норке под грушей. Она спит. Она очень устала. Руки у неё грязные-прегрязные.

Тот Человек хочет взять девочку на руки, отнести её в дом, но тут она просыпается и шипит, как змея. У неё нет больше сил, но сдаваться она не собирается и впивается зубами ему в руку. Тот Человек отходит к калитке. Девочка слышит, как он говорит по телефону, и снова проваливается в сон.

Потом девочкин нос чует мамин запах, и Мяв бесследно испаряется. Она на заднем сиденье машины, едет в Пластикбург, там её ждут мягкие подушки и тёплое одеяло. Мама чем-то гремит на кухне. Пахнет горячим молоком, корицей и шоколадом.