Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн

в себе, значит, времени прошло всего ничего. Правда, она, немного отвернув голову, смотрела на Роупера, который под звон колокола возник в дверях соседней комнаты. В руке он держал злосчастную бутылку, которую, по указанию Мейбл, попытался поставить на стол справа от нее, но действовал так неуклюже, что бутылка опрокинулась.

– Осторожней, Роупер.

– Я думал, мисс, что она тяжелей.

С этими словами Роупер стал медленно удаляться, не спуская с бутылки глаз, словно в преддверии чудес вокруг нее уже сгущался ореол тайны.

– В самом деле, она как будто стала легче. – Мейбл бережно взвесила бутылку в руке. – И раньше было заметней, что в ней вино. Ну да, если разглядывать на просвет, видна как будто свернутая бумажка. Прежде я ее не замечала. Посмотрите сами, мой дорогой доктор Крофорд. Не кажется ли вам тоже…

– Несомненно, там бумага, мисс Мейбл. А раз так, не опасно ли будет вам сейчас – или даже вообще – ее открывать? Будет лучше, если я ее заберу, чтобы ознакомиться в присутствии вашего адвоката. Там может обнаружиться какая-то страшная семейная тайна, которую вам лучше не знать – или с которой лучше повременить. Таким образом мы в случае чего убережем вас от удара, а потом, когда придет час…

– Час уже пришел, доктор Крофорд. – Мне показалось, что мои слова слегка ее задели. – В истории моей семьи не может быть страниц, которых мне следовало бы опасаться.

– Но по крайней мере, дорогая мисс Мейбл, позвольте мне вынуть пробку. Бутылки, бывает, ни с того ни с сего разлетаются на куски; как бы вы при такой оказии не поранили свои нежные пальчики…

Я надеялся, взявшись за эту задачу, сделать вид, что она требует больших усилий; тогда я мог бы поставить бутылку на пол и под прикрытием скатерти потихоньку завладеть своей несчастной запиской, а далее представить дело так, будто внутри не было ничего, кроме капельки старого вина, которое, надо полагать, целиком испарилось через пробку. Но даже в этом замысле судьба, казалось, была настроена против меня.

– Дорогой доктор, спасибо. Но нужно помнить, что, согласно распоряжению деда, бутылку должен открыть его наследник. Да и, в конце концов, как видите, у меня, наверное, есть способности к открыванию винных бутылок: штопор идет очень легко. Смотрите-ка, – Мейбл потянула штопор, – пробка вообще не думает сопротивляться!

И в самом деле, пробка – чему я нисколько не удивился – выскочила легче, чем миндаль из скорлупы. Мейбл, приятно удивленная собственной ловкостью, сидела напротив меня с бутылкой в одной руке и штопором с пробкой – в другой. Присмотревшись, я заметил, что из горлышка торчит уголок моего несчастного объяснения, которое развернулось, точно торопя мою погибель. Что мне оставалось делать? Выхватить у Мейбл бутылку и сломя голову бежать прочь? Иного выхода я не видел, а на такой, увы, решиться не мог. Тем временем Мейбл отложила штопор, поставила бутылку на стол и попыталась заглянуть внутрь.

– Ага, бумага точно есть, – сказала она, изящным движением вытащила записку и стала ее расправлять. – Смотрите-ка, дорогой доктор! На обеих сторонах имеется надпись, какие-то загадочные символы. Уже одно это означает, что бумага очень старая, правда? Не такие ли знаки встречаются в средневековых рукописях? Присядьте сюда, доктор, и скажите, что вы об этом думаете.

– Да-да… Средневековье… и еще меч Соломона…[33] и… о, мисс Мейбл, дальше сплошной ужас! Лучше не читать, а сразу бросить эту бумажку в огонь! Что, кроме вреда, могут вам причинить каббалистические знаки[34]?

Но даже в минуты безумного волнения я едва удержался от улыбки, столь необоримую власть имеет над нами смешное. С первого взгляда я понял, что каббалистические знаки – это начало рецепта, который я как-то нацарапал в блокноте и забыл: две строчки сокращенных наименований и условных значков, обозначавших драхмы[35] и пеннивейты[36].

– Сжечь, доктор? Было бы несусветной глупостью сначала не прочитать хотя бы, что написано на обороте. Но смотрите! К несчастью, на дне оставалось вино, и вся бумага теперь в пятнах. Сохранились только отдельные слова. Какое легкомыслие со стороны приора – не выбрать бутылку посуше! Как вы думаете, совсем ничего нельзя разобрать? Может, хоть что-нибудь?

– Поглядим, дорогая мисс Мейбл, – проговорил я, чувствуя, что во мне зарождается надежда; впереди обозначился выход из моего бедственного положения. Да, небрежность Роупера, опрокинувшего бутылку, обернулась для меня удачей: тонкая бумага местами промокла, можно было разобрать лишь несколько слов и их отрывков. – Поглядим, мисс Мейбл; не исключено, что-то удастся прочесть.

Мейбл расправила записку на столе, и мы дружно склонили к ней головы.

– Да, доктор, кое-что вижу, но только обрывки. «Не откажите… снисходительно… щедро одарил… с давних пор… приор… портрет… таит… объясняет… притязания… скреплено печатью…» Вот и все, что я разбираю. Что бы это могло значить, доктор Крофорд?

– Похоже, речь идет о каком-то важном документе, – ответил я. – Но где искать этот документ? В записке как будто не сказано. А не являются ли ключом слова «приор» и «портрет»?..

– Оно самое! – вскричала Мейбл. – Оно самое! В нашей семье издавна бытовала легенда о том, что в нише за портретом приора скрыты сокровища, но не нашлось никого, кто бы поверил и посмотрел. Поищем же сейчас! О мой дорогой доктор! Как же вы добры, и притом мудры! Вы сразу догадались, а я бы, наверное, впустую ломала себе голову! Да, давайте поищем.

Улыбка предвкушения на ее лице не могла затмить улыбку облегчения на моем. Я сознавал, что благодаря счастливому случаю спасен. Никому не придет в голову искать иного толкования моей злосчастной записки, а прячет что-то старый приор у себя в нише или не прячет, мне было совершенно все равно, главное – мои беды позади. Я забрал у Мейбл записку, как бы по рассеянности скомкал ее и засунул в карман, а потом с легким сердцем забрался на стул и принялся обшаривать с обратной стороны раму портрета. Дальше меня ждало – нет, не облегчение, ибо мне уже ничто не грозило, – но поразительное открытие: с минуту проблуждав наугад, мои пальцы наткнулись на потайную пружину, старый приор медленно отъехал в сторону, и показалась небольшая впадина, скрывавшаяся за ним. Когда он скользил вдоль линии канделябров, на его добродушном лице заиграли отблески, и мне почудилось, что никогда еще старик не улыбался так широко. С возгласом восторга Мейбл протянула руку за свитком пергамента, вынутым из ниши: она уже догадалась, что это может быть.

– Старинный… первоначальный документ о праве собственности на Приорство! – воскликнула