Год 1943 - "переломный" - Владимир Бешанов

Чтобы как-то согреться, бойцы забирались в ямы, воронки, укрывались плащ-палатками и что-нибудь жгли, например тол, извлеченный из противотанковых мин. И угорали целыми подразделениями. Так что всей разницы, что наши одеты были добротнее и огнеприпасов могли не жалеть, их доставляли в первую очередь.

Боевые действия продолжались без передышки днем и ночью. К исходу 17 января советские войска вышли на рубеж Большая Россошка — хутор Гончара — Воропоново, где вновь встретили упорное сопротивление на внутреннем обводе городских укреплений. Протяженность линии фронта сократилась со 170 до 110 км. Особенно ощутимой для 6-й армии стала потеря основного аэродрома в районе Питомника, там же находился и более-менее оборудованный полевой госпиталь. Только теперь из опроса пленных наши генералы «вдруг узнали, что после стольких боев наш противник насчитывает около 200 тысяч человек!» и в очередной раз подивились беспомощности своей разведки.

На этой стадии надежды окруженцев на внешнюю помощь полностью развеялись, в плен начали сдаваться батальоны, вернее то, что от них осталось, но большинство подразделений, даже осознав безнадежность положения, продолжало отчаянно сражаться, приводя в смущение советское командование (за время двухмесячной осады в 6-й армии было вынесено 360 смертных приговоров за попытку дезертирства и неподчинение приказу, что не так много, учитывая отчаянность положения).

«Прошло пять суток нашего наступления, — недоумевал Н.Н. Воронов и ежедневно по два-три часа допрашивал пленных немецких офицеров. — Откуда же у него брались силы и средства? Неужели не сказываются трудности с продовольствием? Как же немцы дерутся, получая голодный паек? Разведка доносила, что суточный рацион немцев состоит из 150 граммов хлеба, 60–75 граммов мяса, супа из конины и изредка 25–30 граммов масла».

«Мы тогда не раз удивлялись, — вспоминает генерал И.М. Чистяков, — кажется, уж не на что было рассчитывать гитлеровцам, но они продолжали ожесточенно сражаться… дрались, как смертники».

Сказать просто, что немецкие солдаты проявляли героизм, сохраняли верность долгу и присяге, что они имели понятия о воинской чести, у советских мемуаристов язык не поворачивался. Ничего подобного у «гитлеровской солдатни» за душой быть не могло. Ведь каждый советский человек знает: только «в боях за коммунизм рождается героизм» и лишь под ленинским знаменем «сердце горит пламенем».

Хотя вот весточка домой, отправленная бойцом 9-й зенитной дивизии ПВО: «Я горжусь тем, что могу с чистой совестью назвать себя защитником Сталинграда! Будь что будет! Когда придет мой последний час, я умру с радостной мыслью о том, что исполнил свой долг перед фатерляндом и отдал жизнь за нашего фюрера и свободу германского народа». Если последнюю строчку слегка изменить, вставив: «За Родину! За Сталина!», то получится письмо героя-комсомольца, хоть на первую полосу «Правды» помещай, а так — всего лишь свидетельство «ложно направленного чувства немецкого патриотизма и фанатизма оболваненного пропагандой захватчика-расиста».

Ложные посылки приводят к ложным выводам. Поломав голову над тайной немецкого упрямства, Воронов сообразил, что «разведка не учитывала тех тайных запасов продовольствия, которые имели немецкие соединения и части (?)» и которые, видимо, поедали втайне от разведки.

Советское командование решило сделать паузу и еще раз предложило окруженной группировке капитулировать. Но и на этот раз предложение было отвергнуто. Войска Донского фронта приступили к подготовке завершающего штурма. Паулюс для продолжения обороны потребовал у Манштейна срочно перебросить по воздуху несколько пехотных батальонов, но командование группы армий «Дон» «уже не считало себя вправе перебрасывать войска или пополнение» в обреченный котел.

Каждый день, на который удавалось задержать под Сталинградом советские дивизии и тем самым оттянуть их переброску на другие направления, имел решающее влияние на общую обстановку на Восточном фронте. Потому фюрер настаивал на том, чтобы продолжать бой до последней возможности. И 6-я армия, выигрывая для германского командования драгоценное время, по-прежнему приковывала к себе семь советских армий.

Свою задачу она выполнила настолько хорошо, что, планируя в 1944 году операцию «Багратион», в советском Генеральном штабе старались в документах вообще не употреблять слово «окружение». Как вспоминает Штеменко: «Опыт, добытый в битве под Сталинградом и других крупных сражениях, свидетельствовал, что окружение и ликвидация окруженного противника связаны с расходом большого количества войск и боевой техники, с потерей длительного времени. А любое промедление на таком широком фронте, как в Белоруссии, давало врагу возможность подвезти резервы и парировать наши удары».

Гитлер все больше убеждался, что его приказ Паулюсу не сдавать позиций был абсолютно верным. Казалось, немцам удалось добиться стабилизации обстановки на южном крыле Восточного фронта. Но во второй половине января Красная Армия нанесла серию сокрушительных ударов на Верхнем Дону.

Главной целью Воронежского фронта, которым командовал генерал-лейтенант Ф.И. Голиков, был Харьков.

К середине декабря 1942 года войска фронта (38, 60, 40-я армии, 18-й отдельный стрелковый корпус) после ряда неудачных попыток освободить Воронеж занимали оборону на рубеже, протянувшемся в полосе от железной дороги Елец — Касторное, далее по левому берегу Дона до Новой Калитвы и на юго-запад до Кантемировки, имея плацдармы на правом берегу реки в районах Первое Сторожевое и Щучье.

В связи с успешными действиями советских войск на Среднем Дону и на котельниковском направлении Верховный Главнокомандующий еще 21 декабря поставил Воронежскому фронту задачу подготовить и провести операцию с целью окружить и разгромить противника в районе Острогожска, Каменки, Россоши, освободить железную дорогу Лиски — Кантемировка и создать условия для последующего наступления на харьковском и донбасском направлениях. В качестве ударного кулака генералу Голикову из резерва Ставки передавалась 3-я танковая армия под командованием генерал-майора П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 48-й гвардейской, 184, 180, 111-й стрелковых дивизий, 37-й стрелковой, 179-й и 173-й отдельных танковых бригад, 8-й артиллерийской и 9-й зенитно-артиллерийской дивизий. Кроме того, дополнительно должны были прибыть 4-й танковый и 7-й кавалерийский корпуса, 183, 270 и 322-я стрелковые дивизии со средствами усиления, три лыжные бригады, 10-я артиллерийская, 5-я зенитная и 4-я гвардейская минометная дивизии.

К созданию одиннадцати артиллерийских дивизий РВГК в Красной Армии приступили в октябре 1942 года; в состав каждой входило по восемь полков. В декабре, в связи с введением бригадного звена, была проведена реорганизация. Теперь в состав дивизии входили 4 бригады: легкая — сорок восемь 76-мм пушек, гаубичная — пятьдесят шесть 122-мм гаубиц, пушечная — тридцать шесть 122-мм орудий и минометная — сто восемь 120-мм минометов. Таким образом, в артиллерийской дивизии насчитывалось 248 стволов весьма приличных калибров.

Формирование гвардейских минометных дивизий началось в начале декабря 1942 года. В их состав входили две бригады М-30 и четыре полка М-13. Залп дивизии состоял из почти четырех тысяч 132-мм и 320-мм реактивных снарядов и весил 230 тонн.