Время любить - Жюльетта Бенцони

– Вы забыли, что я еще нахожусь при вас! – процедил сквозь зубы обиженный Жосс. – Но перейдем же к делу. Вы сказали, мэтр Ганс, что придумаете способ увезти его из города. Какой же это способ?

– Повозка для перевозки камня. Мне предстоит руководить перевозкой камня в Хоспиталь-дель-Реи в полулье от города. Мы отправимся, как только откроют городские ворота. Вашего друга мы запрячем среди каменных глыб. В повозку мы запряжем ваших лошадей, а в монастыре я достану вам другую повозку, и вы сможете увезти этого человека, а я тем временем найду себе других лошадей и верну на место мою повозку. Потом вам останется надеяться на милость Божию.

– Я даже и не мечтала о таком, – просто произнесла Катрин. – Спасибо, мэтр Ганс!

– Хватит разговаривать! Займемся раненым и подготовим повозку. День вот-вот настанет!

Все стали действовать молча. Готье, освобожденный от своих лохмотьев, был начисто обмыт, одет в чистую одежду, слишком для него короткую, ибо ни один из трех мужчин не оказался такого же роста, как он. Рану на голове, которую было очень трудно обработать, они смазали овечьим жиром. Ему обстригли волосы, побрили, чтобы никто не смог его узнать. С жадностью Готье съел горячий суп и осушил кувшин с вином. Жосс с задумчивым видом смотрел на него.

– Может быть, следует его как следует напоить, – заметил он. – Если бы он спал в повозке, это было бы менее опасно. Представьте себе, что охранники у ворот услышат, как он застонет в бреду.

– У меня есть мак, – сказал Ганс. – Я дам ему выпить раздавленных в вине маковых зернышек, и он будет спать как ребенок.

Когда они закончили все дела, на горизонте протянулась светлая полоса, настало утро.

– Теперь подготовим повозку, – сказал Ганс. – Уррака того и гляди спустится со своего чердака.

Он дал Готье выпить вина с маком, потом, обернув его куском плотной ткани, отнес на повозку, стоявшую в смежном с домом сарае. С помощью Жосса и Гатто он навалил на повозку глыбы камня так, что нормандец оказался полностью упрятанным, и не было риска, что его там придавит. Они обложили Готье соломой.

Не успели они закончить приготовления к отъезду, как дом стал просыпаться. Старая Уррака с трудом спустилась с приставной лестницы, ведущей на верхний этаж, и начала шаркать стоптанными башмаками между двором и кухней, набирая воду в колодце, нося дрова для очага и раздувая огонь от оставшихся углей. Один за другим, зевая и потягиваясь, каменщики выходили из общей спальни, шли умываться к ведру с холодной водой, потом возвращались за едой. Катрин, зевая и потягиваясь, как и прочие, опять заняла свое место в углу у очага. Что касается Жосса, то он, делая вид, что только что проснулся, вышел и отправился на площадь. Ему хотелось посмотреть, как выглядел новый обитатель клетки при свете дня. Ганс повернулся к рабочим и принялся говорить с ними на их родном языке. Немцы кивали головами с согласным видом, а покончив с нехитрой едой, один за другим покинули кухню. Когда они остались одни, Ганс улыбнулся Катрин:

– Ну, быстро поешьте чего-нибудь и отправимся в дорогу. Городские ворота уже открывают.

И на самом деле, послышался скрип подъемной решетки ворот Санта-Мария. С площади доносились шумы и крики. Ганс обернулся к двери:

– Где Жосс? – спросил он. – Все еще на площади? Я схожу за ним!

Машинально, продолжая жевать ломоть хлеба и луковицу, Катрин проследила за ним взглядом. Жосс был недалеко. Казалось, он был заворожен картиной, которая не преминула привлечь также внимание Ганса и Катрин. И вот что они увидели: на площадь вихрем влетела кавалькада. Молодая женщина узнала альгвасилов, а среди них – андалузскую лошадь и черные перья на шляпе дона Мартина Гомеса Кальво. Тем временем на площадь бегом прибежал отряд плотников, которые несли брусья, доски, лестницы и молотки. Ими руководил огромный человек в одежде темно-пурпурного цвета.

– Палач! – упавшим голосом произнес Ганс. – Неужели это значит, что…

Он не закончил фразы, все было более чем ясно. С дьявольской быстротой плотники принялись строить эшафот, послушные энергичным указаниям палача.

– Нужно бежать, и немедленно, – прошептал Ганс. – Посмотрите, что выделывает дон Мартин.

Катрин повернула голову к алькальду. Да, ей не пришлось долго глядеть на дона Мартина, чтобы понять, чем он был занят. Встав в стременах, он тыкал костлявым пальцем то в небо, то в землю, достаточно ясно изображая то, что не нужно произносить словами, – давал приказ спустить клетку.

В этот момент Жосс ворвался в дом.

– Тревога! – бросил он. – Дон Мартин боится, что плохая погода слишком ослабит узника. Он отдал приказ приступить к казни.

Толпа мавританских рабов в одинаковых желтых тюрбанах появилась на площади, держа в руках поленья и охапки хвороста, предназначавшиеся для костра, на котором должны были сжечь осужденного, предварительно содрав с него заживо кожу.

Ганс схватил Катрин и Жосса за руки и стремглав направился к дому. Они бросились к повозке, где Гатто заканчивал запрягать лошадей. Живо трое заговорщиков влезли на повозку. Катрин села рядом с Гансом – тот взялся за поводья, а Жосс уселся сзади, надвинув колпак на глаза. В руках Ганса щелкнул кнут, и повозка направилась к городским воротам Санта-Мария.

Но движение было затруднено. Подготовка к казни выгнала из домов горожан. Они толпились, толкались, стремясь пробраться в первые ряды. Жители Бургоса лихорадочно готовились к представлению.

Глаза Катрин скользнули к эшафоту, где в этот момент палачи ставили стояк в форме креста, увешанный цепями; он высился над кучей хвороста. Потом, подняв глаза, молодая женщина посмотрела на клетку – та медленно спускалась.

– Дорогу! – ревел Ганс, щелкая кнутом. – Дорогу!

Но толпа, становясь все гуще, была слишком заинтересована подготовкой к казни, чтобы обращать на него внимание. Эти люди предпочитали попасть под копыта лошадям, чем уступить хотя бы дюйм пространства. Немца охватила ярость.

Дернув изо всех сил поводья, Ганс вздыбил лошадей, и их ноги оказались в воздухе, создав явную угрозу зевакам. На сей раз с криком ужаса толпа отпрянула. Ганс устремил лошадей к воротам.

Увы! В тот же миг клетка коснулась земли, и дону Мартину не пришлось смотреть на нее два раза, чтобы понять, что узника он лишился. Катрин, с тревогой следя за ним, заметила, как от его лица отхлынула кровь. Он спрыгнул с лошади и принялся отдавать приказания. Разочарованная толпа взревела, словно море в штормовую погоду. Повозка уже подъехала к самому своду ворот… Но в этот момент решетка с мрачным скрежетом опустилась перед ними. Дон Мартин отдал приказ закрыть все ворота!

Катрин закрыла глаза в ожидании самого ужасного. Ганс прошептал у нее над ухом слова, которые прозвучали словно из глубокого сна:

– Сохраняйте мужество! Черт возьми! Сейчас не время для истерик! Надо сопротивляться! В этом наш единственный шанс!

Ганс начал браниться с охранниками, яростно жестикулируя, он пытался убедить охрану дать ему проехать. Но те, опираясь на пики так же твердо, как и на приказ алькальда, отрицательно мотали головами и не желали слушать. Потеряв надежду, Ганс рухнул на скамью.