Тень волка - Ричард Остин Фримен

– Да, сэр, мистер Баркли. Я слышу вас хорошо.

Но я больше не вернусь спать в конюшню, пока этот волкодав остается там. Я совершенно точно не сделаю этого.

– Но почему? Собака не причинит вам вреда. Она не сможет, – раздраженно кричал дядя. – Находясь в большом деннике с запирающимися дверцами, волкодав ничего не сможет сделать вам, спящему в своей комнате!

– Я не знаю, сэр. Это точно так. И я не знаю, что этот волкодав сможет сделать. Но пес не остается в деннике после наступления темноты, он не остается там. Он даже не остается в конюшне. Я это знаю. И собака, выпущенная из денника, а также из конюшни, я думаю, может делать все, что ей угодно, а я не смогу помешать ей.

Мы с эсквайром Киллианом во время этой сцены находились рядом; и я знал, что, по крайней мере, я должен буду приложить некоторые усилия, чтобы скрыть на своем лице все следы очевидного веселия, когда действующие лица этого спектакля обнаружат наше присутствие.

Вспомнив рассказ Фелиции о суеверном страхе старого слуги перед этим огромным псом, я легко догадался о том, что произошло. Испугавшись каких-то движений неугомонного животного, Генри удрал из конюшни и попытался проникнуть в дом, к своему несчастию разбудив при этом дядю.

– Позвольте мне взять собаку, дядя Баркли, – шагнув вперед, произнес я. – По крайней мере, это поможет уладить проблемы, связанные с ночным отдыхом. – И когда я объяснил дяде причину нашего появления на конюшне, рассказав при этом не более того, что после полуночи в саду Армиджа мы с адвокатом видели волка, я перешел к описанию в общих чертах проекта эсквайра Киллиана. Я полагал, что дядя даст согласие и удовлетворит мою просьбу, куда менее безрассудную, чем одалживаться собакой где-то в другом месте, чтобы попытаться решить затруднительную дилемму, от которой одинаково страдали и его авторитет, и его достоинство. Дядя не задал нам ни одного затруднительного для нас вопроса, и со свечой в руке сам повел нас к конюшне, хотя я и протестовал против этого, опасаясь за его здоровье, которое могло пострадать от долгой прогулки на холодном ночном воздухе. Но Генри вдруг задержал меня в дверях.

– Вы решили вывести этого волкодава, мистер Роберт? Тогда будьте чрезвычайно осторожны, когда подойдете к нему. Этот пес ужасно свиреп с людьми, которых не знает.

– Посмотрите сюда, Генри, – приказал дядя, и так как тот попятился, продолжал. – Нет, подойдите сюда. Взгляните на эти ворота.

Между их верхом и потолком нет пространства, достаточного для того, чтобы собака перепрыгнула через них, даже если мы допустим, что животное способно подпрыгнуть так высоко; даже человеку трудно пробраться между барьерами и открыть этот громадный засов. Вы что, не видите этого?

– Да, сэр, мистер Баркли, я хорошо вижу это.

– Ну так как?

– Собачья лапа проскальзывает там, где не проходит рука человека, – начал Генри, и тогда мой дядя взорвался.

– Вы лентяй и бездельник! Не говорил ли я вам, что совершенно необходимо, чтобы это место содержалось в чистоте? Что означает этот мусор?!

И дядя с изумлением уставился на маленькую кучу костей под ногами, на клочья шерсти на острых концах досок загородки, какие оставляет животное, пытаясь перескочить через них, и на голову петуха, чей красный гребешок и окровавленная шея зловеще поблескивали в пламени свечи.

– Должно быть, я не заметил этого, когда подметал здесь вечером, мистер Баркли.

– Не заметили этого в самом центре курятника?

– Вечером здесь изрядно темно, сэр.

Дядя фыркнул.

– Это та тварь, Роберт. – От открыл дверцы на несколько дюймов и просунул свечу вовнутрь. – Поводок висит на стене у вашего локтя.

Я снял поводок и шагнул в денник. Огромный пес, спрятавший под себя задние лапы, с головой, распростертой на передних, со зрачками, сузившимися во внезапном пламени свечи до размеров кончика карандашного острия, выглядел довольно устрашающе. Но после нашего знакомства, состоявшегося предшествующим вечером, я не ожидал от него никакой враждебности.

– Подойди ко мне, Де Рец, – отрывисто произнес я и наклонился над ним, чтобы защелкнуть поводок на его ошейнике, как вдруг зверь, не издав ни единого предостерегающего рычания, бросился на меня. Не будь эсквайр Киллиан столь заинтересован в этом великолепном животном и не зайди он по этой причине следом за мной в денник, не окажись в его руках его ружье, громадные клыки волкодава вонзились бы в мою руку, которую я, защищая свое горло, вскинул вверх. Когда это произошло, приклад ружья отшвырнул эту ошеломленную своевременным ударом скотину к стене. Дрожащее животное, огрызаясь, заметалось перед нами.

– Ей-Богу! – в ярости и гневе воскликнул я. – Дядя Баркли, передайте мне этот висящий на стене кнут. Нет, дайте мне его. Этот парень нуждается в хорошем уроке.

Но дядя не позволил мне сделать этого.

– Выйдите, Роберт, – с совершенно белым лицом приказал он мне. – И вы тоже, эсквайр.

Это животное отличается злобным нравом. Но принадлежит оно не нам. Если бы это был наш пес, он бы получил пули, а не удары кнута.

– Собака не посмеет когда-либо… – начал настаивать я, и в этот момент среди нас появилась Фелиция в накинутой поверх ночной рубашки длинной отделанной мехом мантилье; ее распущенные волосы ниспадали на плечи и были великолепны на фоне яркого синего цвета ткани.

– Что здесь происходит? – удивленно воскликнула она. – Бедный Де Рец? Когда я услышала ваши голоса, я подумала, что Генри, должно быть, внезапно заболел… – И затем, когда дядя объяснил девушке ситуацию, она отрывисто произнесла: – Но вы забыли Де Рец – француз. Он быстро учится. А вы все вошли сюда глубокой ночью и в таком возбуждении… – И раньше, чем кто-либо из нас смог воспрепятствовать ей, девушка опустилась коленями на солому денника и положила свои руки на громадную голову этого зверя, чей хвост в это время от наслаждения с глухим стуком бился о деревянную обшивку конюшни.

Мгновением ранее я мог бы преклонить колени у ее маленьких, одетых в комнатные туфельки обожаемых ножек. Сейчас же, глядя на ее тихую проникновенную нежность и ласку, с какими девушка обнимала эту звериную голову обжоры с высунутым языком и торжествующими над нами глазами, я в гневе отвернулся от нее.

– Дайте мне поводок, кузен Роберт, – сказала она. – Сейчас, Де Рец, сейчас, мосье Кардинал, s'il vous plais. Il faut sortir pour chasser ie loup avec ces deux braves gentilhommes ici. Comprenez vous mon francais mauvais Americain?[1]

Собака, словно она действительно поняла слова девушки, нетерпеливо подвывая, вскочила на ноги.

– Будь хорошим, Де Рец, – сказала девушка и вложила петлю поводка в мою руку. Пес, натянув поводок, потащил меня к двери. Фелиция наклонилась и запечатлела легкий поцелуй между его остроконечными торчащими вверх ушами. Эсквайр Киллиан успокоил себя несколько высокопарным комплиментом – из «Королевы фей», я полагаю, во всяком случае, о Юне и Лионе. И мы ушли.