Неизвестный солдат - Анатолий Рыбаков
Шрифт:
Интервал:
— А откуда известно, что он Вакулин?
— Суду все известно, — пошутил я.
— Не знаю, не знаю… Вакулин… Он мне своей фамилии не докладывал.
Он произнес это, как мне показалось, нервно, даже раздраженно. Он был не такой прошлый раз, не такой спокойный и деловой, как тогда.
Потом спросил:
— Фамилию-то где узнал?
— В военном архиве.
— Только его фамилию сообщили?
— Нет, известны фамилии всех пятерых. Тот, кого вы показали, — Вакулин.
— А из остальных есть кто живой?
— Этого мы пока не знаем.
— Так, — задумчиво проговорил Михеев, — так чего ты спрашиваешь?
— Как Вакулин попал к вам?
— Раненый он был. Привели его два солдата и ушли. Один из них старшина, другой просто солдат.
Я протянул ему фотографию:
— Есть здесь этот третий солдат?
Он надел очки, долго рассматривал фотографию, потом снял очки, положил в футляр, вернул мне фотографию:
— Не могу сказать, ошибиться боюсь. Может, кто из этих, а кто — не помню. Ивана помню, старшину помню, а третьего не помню. А зачем он вам?
— Как — зачем? Выясняем, чья могила.
— Так ведь могила того, кто штаб разгромил.
— Да.
— А штаб разгромил старшина, я ведь говорил.
— Но вы этого не видели.
— Не видел. Только все сопоставление фактов такое. Старшина разгромил, никто другой.
— Допустим, — согласился я, — но где старшина прятался четыре дня?
— Вот этого я сказать не могу.
— Значит, его прятал какой-то местный житель.
— Весьма возможно. Только как этого жителя найдешь, может, нет его и в живых… В войну кто здесь был? Старики или инвалиды вроде меня. Все почти вымерли, и меня скоро не будет. По радио объявляли и в газете писали, может, и придет тот, кто старшину прятал. Вам лучше знать, — заключил он, вероятно предполагая, что я имею отношение к этим объявлениям.
Софью Павловну я застал в той же позиции — у телевизора. Смотрела кинопанораму.
На мой вопрос: действительно ли убитый был такой высокий, как она говорила, ответила:
— И, милый… Как теперь скажешь: высокий был или невысокий. Не стоял ведь, а лежал. Ночью дело было. Помнится мне, яму длинную копали. А может, показалось, что длинную, — я их никогда в жизни не копала, могилы эти. Может, и не такая уж она длинная была. Торопили нас немцы: давай, давай, шнель!..
— Хорошо, — сказал я, — допустим. Ну, а кисет — это точно его?
Она даже обиделась:
— Что же, я свой кисет подсунула? Я не курящая. В молодых годах выкуришь, бывало, в компании папироску, а чтобы махоркой вонять, кисет — да ты что, милый, в уме?
— Возможно, некоторые мои вопросы и выглядят нелепо, вы меня извините, — сказал я, — но очень запутанное дело, и хочется выяснить.
— Чего же тут запутанного? — удивилась она. — Убили солдата, похоронили, сберегли могилку. Теперь вот, говорят, памятник поставили. Хочу пойти посмотреть, да ноги не ходят. Может, кто на машине подвезет…
— И долго тут немцы были?
— С месяц, наверно, были, а то и два, недолго пановали.
Я вышел от Софьи Павловны и во дворе столкнулся с Наташей.
Я далек от мистики. Но если подсчитать шансы «за» и «против» того, что в те несколько минут, что буду пересекать двор, я встречу Наташу, то они будут выглядеть, как единица к ста. И вот, представьте, я с ней столкнулся во дворе.
Но главная мистика заключалась в том, что, идя сюда, я знал, что встречу ее. Хотите верьте, хотите нет, но был уверен, что встречу. И встретил.
— А, Наташа, приветик!
— Здравствуй!
— Как жизнь?
— Спасибо, — ответила она.
— Школьнички уселись за парты?.. Куют процент успеваемости?
Она не ответила.
— В сущности, — сказал я проникновенно, — это лучшее время нашей жизни.
Наташа и тут промолчала.
Она была в темном демисезонном пальто, в беретике, в темных туфельках. Стройная, смугленькая девчонка, к сердцу которой я так и не нашел дороги. Стоишь перед ней, чувствуешь другой, чужой и чуждый тебе мир. И не понимаешь, почему это происходит.
— Чего ты на меня дуешься? — спросил я.
— Я? С чего ты взял?
— Я же не слепой.
Она пожала плечами:
— Я отношусь к тебе, как ко всем.
Она честно сказала, спасибо! Она относится ко мне, как ко всем, то есть никак. А я отношусь к ней не так, как ко всем. В этом разница.
Но развивать эту мысль значило настаивать на том, чтобы она относилась ко мне, как я отношусь к ней. Конечно, любовь должна быть настойчивой, ее нужно добиваться, надо завоевывать женское сердце. Но я не знал, как это делается. Есть такие упорные, настырные ребята, ухаживают, добиваются, даже женятся в конце концов. Но я думаю, что в итоге ничего хорошего из этого не может получиться. Если сразу не возникла обоюдная симпатия, то она уже не возникнет, как ни старайся.
— Кстати, — сказал я, — у меня есть список солдат.
Она не поняла:
— Каких солдат?
— Ну, тех пяти, что на фотографии.
— Да? — оживилась она. — Как это тебе удалось?
Она способна на эмоции! Только не в связи со мной.
— Удалось! Тридцать тысяч курьеров доставили.
— Покажи.
Я показал ей список солдат.
— Отдай его в школу, — сказала она, — ребята этим будут заниматься.
— А ты не будешь?
— Ведь я в десятом, — ответила она, как мне показалось, с некоторым сожалением.
Ах да! Розысками, штабом занимаются восьмые и девятые классы. Десятые классы готовятся достойно завершить полное среднее образование.
Но я был рад, что сказал ей про список. У меня гора упала с плеч, камень свалился с сердца. Я не скрывал этого списка. А докладывать о нем Агапову не обязан.
— Ну, бывай, — сказал я.
— До свидания, — ответила она.
— Видали его! — Воронов обращался к инженеру Виктору Борисовичу. — Вернулся! Не взяли тебя на шоколадную фабрику?
— Не взяли.
— Я знал, что ты вернешься, — сказал Воронов, — потому что ты в душе своей бродяга. Хип-пи — вот ты кто!
И когда он произнес «хип-пи», растягивая его и смакуя, я окончательно убедился, что я снова на своем дорожном участке. В Советском Союзе есть, наверно, только один дорожно-строительный участок, где его начальник — заметьте, инженер — произносит слова, значение которых плохо понимает. «Хиппи»!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!