Земля мертвых - Александр Прозоров

— Убег, значит? — Семен спрыгнул на влажно чмокнувшую траву, пнул ногой оставшегося возле кострища чародея. Тот недовольно заворочался. — Жив? Мертвого, получается, полонянин развязал, а живого оставил.

— Сарацин, прости Господи, — перекрестился дед. — дурная животина.

— Верно молвишь, Агарий, дурная, — согласился опричник. — Доспеха с тебя полонян брать не стал. Знал, засечники рядом, утечь не успеет. А меч взял, креста святого на навершии не испугался?

— Виноват, третью неделю к причастию не хожу…

— Верю. Одного понять не могу, Агарий: почему меч он твой забрал, а самого тебя не тронул?

Старик, судорожно сглотнув, упал на колени:

— Не было сговора меж нами, воевода… Крестом Божьим клянусь, не было! С Анчуткой он сговорился, нехристь! В самую топь убег!

— Это верно, Степан, — подтвердил Василий. — Мы догнать пытались, но он в самую бездонную вязь полез. Утоп ужо, поди.

Опричник немного подумал, глядя деду в лицо, потом рывком отошел и присел рядом с мертвым колдуном. Ничего, вроде, с мертвецом не изменилось. Почто же беглец, вместо живого чародея мертвого решил освободить? Деда почему не добил, раз уж справиться смог? Хотя, понять колдуна только другой колдун способен…

* * *

Погожин понял, что сейчас утонет. Тонкий слой из корней чахлой болотной травы под руками и ногами не ощущался, и мерещилось, что он парит в невесомости — не кажись «невесомость» внизу столь мертвяще холодной и мокрой, в отличие от радостно сияющего над головой чистого голубого неба. Тело медленно погружалось — черная болотная вода медленно выступала из травы и сантиметр за сантиметром забиралась все выше по телу. Хотелось вскочить и удрать из этой жидкой могилы, но патрульный отлично понимал: один резкий рывок — и он провалится в глубину.

Станислав огляделся. Ближайшая опора — крупная кочка осоки — находилось на расстоянии никак не меньше полутора метров. Подползти к ней нормально, передвигая по очереди руки и ноги, не удастся никогда: стоит приподнять хоть один палец, распределяя его вес по остальной площади опоры, как моментально ухнешься вниз. И тогда милиционер сделал то, чего сделать в принципе невозможно — резким рывком оттолкнулся одновременно руками и ногами, и даже животом отпихнулся от воды он кинулся вперед, вытянув руки вперед, и едва даже не вывихнув их из суставов.

Естественно, он не достал — тонкая растительная пленка разошлась, и Погожин стал проваливаться в ледяной мрак смерти, отчаянно загребая пальцами воду вокруг. Под пальцы попадались какие-то ниточки, веревки корешков. Они отказывались тонуть вместе с ним, и он подтянул это тонкую последнюю надежду к груди, стараясь по ним вырваться на поверхность.

Внезапно вода расступилась, Станислав судорожно вздохнул и увидел над собой зеленые широкие листья — прочные корни, попавшиеся под руки оказались корнями куста. Погожин перевел дух, перехватился за ломкие листки, попытался подтянуться — но кочка стала стремительно заваливаться ему на голову. Он тут же вытянул руки, возвращая неустойчивой опоре прежнее положение, немного отдышался и стал соображать.

Вылезти на кочку не получится… Но на ней жить все равно не останешься. Нужно выбираться на берег. Или хотя бы более толстую торфяную прослойку. Толстая торфяная прослойка это та, на которой можно по крайней мере лежать, не погружаясь в глубину.

Подталкивая кочку осоки перед собой, патрульный переплыл болотное окно, и попытался забросить ногу на покачивающийся от поднятых волн зеленый слой. Травяная пленка разорвалась, но Погожин ничего другого и не ожидал. Он подтолкнул кочку вперед, и повторил попытку еще раз. Трава не желала удерживать человека, но патрульный повторял свои попытки снова и снова, прорыв настоящий канал от открытой воды к низкой, скрученной, словно чахоткой березке.

Оставалось всего ничего, метра три, когда Станислав, закинув ногу в очередной раз, не почувствовал, как она медленно уходит вниз. Патрульный настолько удивился столь странному ощущению, что даже попытался пристукнуть по колышущемуся торфянику. Переплетение корней не поддалось. Погожин опасливо оторвал от кочки левую руку, вонзил пальцы во влажный торф, потом рывком перекатился на берег. Под спиной колыхнулась глубина, но опора выдержала. Патрульный раскинул руки и закрыл глаза, наслаждаясь забытым чувством безопасности.

— Экий ты настырный! — услышал он тяжелый вздох, резко вскинулся, но никого вокруг не увидел. Тогда милиционер осторожно отполз к березе, оперся коленями на тонкий ствол, приподнялся.

Ровное светло-зеленое поле с редкими вкраплениями низких болезненных деревьев раскинулось в стороны километра на полтора, но дальше кроны поднимались выше, становились гуще и сочнее. Значит, там начиналась суша. Не желая рисковать понапрасну, патрульный вытянулся на траве во весь рост и неторопливо пополз, стараясь выдерживать направление так, чтобы солнце светило в правое ухо.

Постепенно ощущение прогибающейся под телом поверхности ушло. Станислав осторожно поднялся на ноги, широко расставив руки в стороны…

Нет, он никуда не провалился. Патрульный все более и более уверенным шагом пошел к выступающему в болото лесистому мыску, чувствуя, как струйки воды стекают по телу вниз.

Березовая рощица обманула его надежды — деревья стояли по колено в воде. Естественно, вода доходила до колена ему, а не белым с черными крапинками стволам. Патрульный даже подумал — а не вернуться ли ему назад? В торф ноги уходили всего лишь по щиколотку… Однако до сумерек оставалось всего ничего, а ночевать мокрому на влажном торфе Погожину не хотелось.

* * *

— Ладно, Агарий, оставим это на твоей совести, — решил опричник. В конце концов, деда он знал больше года, в верности его сомневаться пока не приходилось. А если колдун душу заморочил… За чужое чародейство старик не ответчик. — Иди в дозор Агарий, к наволоку. Коня оставь, кабы не заржал, не выдал. А поежели случится что, беги к омуту на Тесне. Мы там над обрывом станем. Не на болоте же ночь пережидать.

— Благодарствую, воевода, — часто крестясь, поднялся с колен засечник. — Исполню все в точности. Век буду помнить…

— Чародея помни, — оборвал Агария опричник, — который и живот тебе оставил, и косаря брать не стал, и душу не украл.

— Тьфу, нехристь! — испуганно сплюнул дед, отпрыгнув от оставшегося полонянина в сторону, и снова несколько раз перекрестился.

— Да помолиться не забудь на вечерней заре, раз к причастию не ходишь.

Дед еще раз поклонился Зализе, и мелко потрусил к вражьему стану.

— Поешьте, — махнул опричник оставшимся засечникам в сторону запеченной косули, а сам присел рядом с полонянином: — Куда ты шел, чародей? Какое место тебе на русской земле надобно?

— Домой мы шли, — плаксиво заскулил колдун. — Домой возвращались, вместе с Геной. А тут эти налетели… На лошадях… Мы никого не трогали! Отпустите…

— Куда домой?