Наследница трех клинков - Дарья Плещеева

Она захотела встать – и не смогла, ноги отказались служить.

– Это случилось, фрейлен. Доктора оказались бессильны, а рана слишком опасна.

– Рана?..

– Он бился на дуэли и был тяжело ранен, фрейлен. Делали все, что в силах человеческих…

– На дуэли?..

Эрика задавала вопросы, но ответы ей не были нужны. Нужно было совсем иное – выкарабкаться из этого морока, стряхнуть этот бред, вынырнуть туда, где Валентин жив.

– Да, фрейлен. Он поссорился с князем Черкасским, они бились на берегу, князь пустил в ход хитрую уловку…

– С князем Черкасским, – повторила Эрика. – Нет, этого не могло быть, он ждал меня, я должна была приехать…

Теперь ей казалось, что их тайное обручение подразумевало побег.

– Он вас не дождался, фрейлен.

И тут Эрика опомнилась.

– Где мой брат?! – воскликнула она. – Отведите меня к брату! Он все объяснит! Он друг Валентина, он знает правду!

– Брат ваш вместе с бригадой уехал утром в Москву. Граф Орлов повел туда четыре бригады, от всех гвардейских полков, усмирять чумной бунт. Молитесь Богу, фрейлен, чтобы он вернулся целым и невредимым.

Луи Барро Бротар замерз до такого состояния, что из всех умных мыслей в голове осталась лишь одна: домой, домой! Он не знал, что Голландия – страна ветров. То есть знал, что вся она утыкана ветряными мельницами, но мельницы до сих пор были в его понимании украшением пейзажа и опорой здешней промышленности. Они мололи зерно, жали масло, осушали реки и болота. Ему и на ум не приходило, что для их работы нужен столь ледяной, пронизывающий, мощный ветер.

Бротар поселился посреди Амстердама, в гостинице «Семь мостов», и ему все казалось, что маленькая комнатка не просто стоит у воды, а даже стоит прямо на мосту над каналом, – и сырость врывается в щели пола при каждом порыве осточертевшего голландского ветра. И это всего лишь конец сентября – что же будет в ноябре, в декабре?

Из носу текло, платок был уже мокрый, впору воспользоваться полой плаща. Бротар выругался – если так пойдет дальше, он сляжет на неделю. Хоть покупай меховую шапку…

В гостинице он первым делом потребовал себе таз и кувшин с горячей водой. Пока неторопливая служанка принесла, он успел раздеться, стянул влажные чулки.

– Кой черт занес меня сюда? – уныло спросил он и тут же пробормотал: – Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra…

Он смотрел на свои худые ноги, совершенно ледяные, и все яснее понимал, что нужно уезжать из Амстердама туда, где тепло. Там он оживет, его рассудок проснется, и новые мысли, одна другой соблазнительнее, полетят друг за дружкой, как кавалькада удачливых охотников вслед за дичью. Но сперва – отдохнуть в Швецарии. Там наверняка найдется маленькая долина среди гор, совсем безветренная, с крошечным городком на берегу озерца, там будет дом с террасой, где можно греться на солнце, пока колокол не позовет добрых прихожан в церковь. Пойти вместе со всеми и молиться, как в детстве…

Швейцария представлялась ему сейчас райским уголком, где нет холода. Человек, имеющий деньги, может отлично там устроиться и отдохнуть – год, два… или больше?..

Мысли, мысли, вы ведь проснетесь на той террасе, и вы будете опасными, дорогие мысли, но умными, дерзкими – но сулящими ценный приз. В сорок пять лет еще можно взять немало призов…

Служанка принесла таз, установила его возле постели, чтобы, распарив ноги, почтенный господин тут же забрался под одеяло. Рядом она поставила белый кувшин с двумя пинтами кипятка. Этого хватит на полчаса блаженства.

– И горячий кирпич, моя красавица, – сказал Бротар, пробуя ногой воду. Кирпич, завернутый в сукно, под одеялом – что может быть милее?

Служанка кивнула и вышла. Здешние девицы были неразговорчивы – или хозяева запрещали им пускаться в кокетство с постояльцами? Впрочем, крутобедрая голландка не показалась ему соблазнительной. Тому, кто немало пошалил с парижанками, голландка – не Венера.

Немало – а могло быть больше. Сколько времени потрачено, бедный аббат, сколько золотых лет миновало зря, прежде чем ты додумался сбросить сутану и зарастить тонзуру?

Ноги не сразу поняли, что их поместили в тепло. Две ледышки отказывались оттаивать – словно бы замкнули в себе холод и не желали с ним расставаться. Ну что же, понемногу, понемногу…

В дверь постучали.

– Заходи, моя красавица, – пригласил Бротар.

Но вместо служанки с горячим кирпичом явился кавалер – прямо с улицы, если судить по надвинутой ниже бровей тре уголке.

– Какая ужасная погода, – сказал кавалер по-французски. – Я думал, меня унесет ветром и скинет в канал. Вижу, и вы от нее пострадали, господин Бротар.

– Да, приходится лечиться, – согласился Бротар; что же еще скажешь, когда тебя застигли с ногами в лохани?

– Я тоже не ложусь, не распарив хорошенько ноги.

– С кем имею честь? – осведомился Бротар. – Простите, что не встаю.

– Ничего, ничего, обойдемся без церемоний, – кавалер снял треуголку и приспособил на подоконнике, подвинул к постели табурет с сиденьем из переплетенных кожаных полосок, а плащ свой скидывать до поры не стал. – Я прислан, чтобы поговорить с вами о неком деле. Скорее всего, мы найдем общий язык.

Он улыбнулся, и улыбка эта Брокару не понравилась – уж слишком была беззаботна и благодушна.

Посетитель был примерно одних с ним лет, но если Брокар – худощав, узкоплеч, с тощими ногами (скоро придется засовывать в чулки накладные икры), не по годам морщинист, то этот – крепкого сложения, с очень приятными чертами гладкого лица, немного отяжелевшими от возраста, подпортившего безупречный овал и маленький изящный подбородок, и с неимоверной добротой в прищуре темных глаз. На вид – непременно любимец женщин и желанный гость во всяком приличном обществе.

– Как прикажете к вам обращаться? – спросил Бротар, игнорируя обаятельную улыбку.

– О Боже мой, да ведь вы меня совсем забыли. Вспомните – Монпелье, занятный диспут о благовещении, вы там весьма к месту привели две цитаты из святых отцов, тогда вы еще были служителем церкви, любезный господин Бротар, и даже ответили на мой вопрос относительно латинского глагола… кстати, как вышло, что вы отказались от служения?..

Так, подумал Бротар, вот я и попался. Диспут в Монпелье был, а вот любезного господина там не было, и его вопрос – никакой не вопрос, ибо он отлично знает, почему аббат Бротар скинул сутану и скрылся бегством из прекрасной Франции. Ответ – в его взгляде, в некой особой незавершенности интонации…

– На все воля Божья, – сказал Бротар и покачал головой. – Однако я не припоминаю вашего имени.

– Да что вам в моем имени? Называйте меня «господин Поль», если так уж хочется соблюдать приличия.