Поэтесса. Короткий роман - Николай Удальцов

А значит, не всякого говорящего нужно слушать.

Бессмысленность – лучшая пища для болтовни…

…А потом все переменилось.

В один момент.

И показалось, что вроде и предпосылок к этому не было.

Просто это произошло…

…На каком-то этапе «классик» решил поиграть в лидерскую откровенность, забыв, что откровенность ограничивается культурным слоем…

…Я видел художников, вскрывающих себе вены на подиуме.

По-моему, это люди, забывшие о том, что художники – это все-таки деятели культуры.

Культурного человека можно довести до того, что он вскроет себе вены.

Но он никогда не станет делать это прилюдно.

С другой стороны, я не лидер, хотя бы потому, что не хочу, чтобы за мной шла толпа. Просто я стараюсь делать все для того, чтобы каждый человек, даже если он находится в толпе, постарался почувствовать, что человек – он.

Так что лидерская откровенность мне не близка.

Думаю, что и сам «классик» не предполагал того, что произошло после его слов.

Но по его глазам, виденным мною потом, я понял, что он не пожалел о сказанном…

…Продолжая кого-то ругать, «классик» громко сказал:

– Доходит до того, что некоторые стали заявлять, что православно-славянская культура пришла к своему завершению!

Что российская культура пришла к концу!

Ну, что можно на это сказать?!

Что!!! Я вас спрашиваю!

И тогда Гриша Керчин вновь встал и тихо просто ответил: – Пока я жив – нет.

Он продолжал стоять в тишине зала; и, не отдавая себе отчета в том, зачем я так поступаю, я тоже поднялся со своего места.

Потом встал Ваня Головатов.

Встала Лариса.

Встал Андрей Каверин.

Встал неизвестно откуда появившийся еще один мой друг Вася Никитин.

И встал весь зал.

Наш гость замолчал.

Потом медленно спустился со сцены в зал, пожал кому-то руку и молча встал вместе со всеми между рядов в зале.

И оказались безразличными те глупости, которые говорил он, те глупости, которые говорил я, и все то, что говорили остальные.

Своим молчанием поднявшиеся со своих мест люди, пришедшие в Клуб современного творчества «Белый конь», сказали самое главное.

И дали ответ на вопрос о том, пришел ли конец нашей, российской, культуре?..

…Потом было фотографирование с нашим гостем, и Лариса, как президент клуба, была рядом с ним, легкий шум, переразговоры ни о чем, улыбки, неоконченные споры – все то, что вполне могло обойтись без меня.

И я уже готов был потеряться среди остальных в зале, но ко мне подошел тот человек, который еще до появления нашего гостя слегка помучил меня вопросами о либералах и сталинистах:

– Петр, похоже, вы – порядочный человек.

Наверное, я очень дурной человек, потому что, если мне искренне говорят о том, что я хороший, мне это приятно. Даже если я сомневаюсь в том, что то, что я слышу, соответствует истине.

– И вас не купишь ни за какие деньги.

Согласитесь со мной, что очень легко быть честным, до тех пор, пока не предлагают миллион долларов, – сказал он.

В ответ я промолчал, не потому, что был с ним не согласен.

Просто я знал, что очень многим легко быть честным до тех пор, пока не предлагают пятьсот рублей.

Да и вообще подумал: «Порядочный тот человек, который никогда не пытается договориться со своей совестью…»

– В этом проблема, – проговорил человек, начавший непростой разговор со мной, отходя, и мне пришлось ним согласиться: – Да.

Напоследок этот человек сказал мне:

– Прости нас, Господи, – и мне нечего было добавить к его словам. Но появившийся из-за его спины Вася Никитин ответил за меня:

– Только не всех скопом.

Больше Василия я в этот день не видел и не смог спросить его о том, почему он опоздал к началу встречи. Впрочем, я давно привык к тому, что к месту раздачи глупости кто-нибудь из моих друзей обязательно опаздывает…

…А потом, освободившись от хозяйских обязанностей, ко мне подошла Лариса и продемонстрировала, что некоторые дни иногда заканчиваются лучше, чем мы надеемся.

Ее глаза соотносились с радостью:

– Нас оказалось так много… Весь зал, – прошептала она, смахнув слезу, выдавшую правду ее глаз.

– Думаю, даже больше, – тихо ответил я своей поэтессе.

– А кто еще?

– Например, бабушка маленькой Лизы.

– Лиза, когда подрастет, тоже будет с нами…

– …Я написала песню «Белая ворона», думая, что я одна какая-то особенная.

А оказалось, что вокруг меня все люди – необычные.

– И я?

– Ты не вокруг, – Лариса опустила ресницы:

– Ты – во мне…

– …Мы так и остались без обеда, – Лариса положила свои руки мне на плечи:

– Знаешь, что – я целую кастрюлю классного борща наварила.

Поведи меня сегодня ко мне.

– Да, милая. И ты увидишь, куда я тебя приведу, – проговорил я, и Лариса ответила:

– Куда бы мужчина ни вел женщину, он всегда ведет ее в постель…

…На Остоженке плотность стоящих под бесконечные светофоры машин была такой, что Лариса долго не могла вывести свои «Жигули» со двора.

– Вот так. Сидишь в машине, жжешь бензин и думаешь, что куда-то едешь. А на самом деле стоишь в пробке, – прошептала она, и мне ничего не оставалось, как согласиться:

– Как и вся страна.

Наша с Ларисой общая жизнь, постояв в пробке, постепенно тронулась в путь.

Впрочем, поначалу довольно вяло.

Но постепенно набирая скорость…

…Через час мы выбрались за пределы Кольцевой дороги, главной околицы страны, и столица осталась у нас за спиной. А может быть, за плечами.

Великая русская река Пихорка, которую нам пришлось проехать при въезде в Балашиху, была столь громоздка, что местами достигала восьми сажен. Да не каких-нибудь простых, а косых, в которые простая сажень укладывается вся, да еще с тремя четвертями. Сам город Балашиха, несомненно, относился к старинным, хотя антикварных строений имел не много; просто строился он тогда, когда все, что строилось, выходило, если не древним, то, во всяком случае, каким-то устаревшим.

Ларисина башня стояла особняком, среди невырубленных деревьев, и была, наверное, самым большим домом в микрорайоне. Когда мы подъезжали к дому Ларисы, откуда-то из сумрака раздался колокольный звон, и здесь, в тишине Подмосковья, я понял – какой звон называется малиновым.

Услышав звон колоколов, Лариса посмотрела на меня:

– Как ты думаешь, художники должны дружить с церковью?