Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима - Нюма Дени Фюстель де Куланж

Древняя религия установила различие между старшим и младшим сыновьями. «Старший, – говорили древние арийцы, – рожден для выполнения долга перед предками; остальные – плоды любви». После смерти отца в силу превосходства по рождению старший сын руководил всеми церемониями домашнего культа; он совершал поминальные подношения и читал молитвы, поскольку «право произносить молитвы принадлежит тому из сыновей, который вышел в этот мир первым». Старший сын был наследником гимнов, продолжателем культа, религиозным главой семьи. Из этого верования вытекало правило, что старший сын является единоличным наследником собственности. Древний текст, который последний редактор «Законов Ману» включил в свод законов, гласит: «Старший сын вступает во владение всем отцовским наследством, и остальные братья живут под его властью, как жили под властью отца. Старший сын выполняет долг по отношению к предкам, поэтому и должен иметь все».

Греческий закон исходил из тех же верований, что индусский, поэтому неудивительно, что в нем мы тоже находим право первородства. В Спарте эти правила сохранялись дольше, чем в греческих городах, поскольку спартанцы дольше сохраняли веру в древние институты; земельные участки были неделимы, и младший сын не имел в них своей доли. То же самое было во многих древних законах, которые изучал Аристотель. Он сообщает нам, что в Фивах закон предписывал, чтобы число земельных участков оставалось неизменным, что, естественно, исключает возможность их раздела между братьями. В свою очередь, древний закон Коринфа предписывал необходимость сохранения неизменного количества семей; закон являлся возможным только при условии права старшинства, препятствующего разделу семей при появлении каждого нового поколения.

Не следует думать, что в Афинах во времена Демосфена этот институт имел такое же значение, как в древности, однако в тот период все еще сохранялось то, что называется привилегией старшинства. Привилегия состояла в том, что старшему сыну отходил отцовский дом – преимущество значительное в материальном плане, но еще более значительное с религиозной точки зрения, поскольку в отцовском доме находился древний семейный очаг.

В то время как младшие сыновья во времена Демосфена покидали отчий дом, чтобы зажечь свой новый очаг, старший сын – единственный настоящий наследник – оставался владеть очагом и могилой предков. Он один сохранял фамильное имя.

Можно заметить, что хотя древние люди, находившиеся всецело во власти религии, не задумывались о несправедливости закона первородства, тем не менее в этот закон были внесены некоторые коррективы. Иногда младший сын усыновлялся другой семьей и становился в ней наследником; иногда он женился на единственной дочери; иногда в итоге получал участок земли, оставшийся после угасшего рода. В противном случае младших сыновей отправляли в колонии.

Что касается Рима, то мы не находим закона, касающегося права первородства, но это вовсе не значит, что он был неизвестен древним италийцам. Возможно, он был, но исчез, не оставив следа. Однако существование родов в латинских и сабинских племенах позволяет нам высказать предположение о наличии этого закона в те далекие времена, поскольку без него невозможно было бы объяснить существование родов. Как число членов одной семьи могло достигать нескольких тысяч, как это было в семье Клавдиев, или нескольких сотен воинов-патрициев, как в семье Фабиев, если бы право первородства не поддерживало ее единства на протяжении ряда поколений и не приумножало ее численность из века в век, препятствуя расчленению? Это древнее право первородства доказано его последствиями и, если можно так выразиться, его делами.

Свои законы семья получила не от города. Если бы город установил закон о собственности, то он, по всей видимости, не был бы таким, каким мы его видим. Право собственности и право наследования устанавливались бы на иных принципах; неотчуждаемость земли и неделимость семейного владения были не в интересах города. Закон, позволявший отцу продать и даже убить сына, – этот закон мы находим и в Греции, и в Риме, – не устанавливался городом. Скорее город сказал бы отцу: «Жизнь и свобода твоей жены и твоего сына не принадлежат тебе. Я защищу их даже от тебя. Не тебе судить и убивать их, даже если они совершили проступок. Я буду их единственным судьей». Но город по понятным причинам не мог этого говорить. Частное право существовало до появления города. Когда город начал издавать законы, частное право уже существовало в полной мере, укоренившееся в обычаях, получившее общее признание. Город принял его, поскольку не мог поступить иначе и только постепенно с течением времени осмелился вносить в него коррективы. Древний закон не был созданием какого-то законодателя; он был, наоборот, навязан законодателю. Он родился в семье, из древних обычаев. В его основе лежали религиозные верования, которые были всеобщими в первые века для этих народов и безгранично властвовали над их умами и волей.

Семья состояла из отца, матери, детей и рабов. Какой бы маленькой ни была эта группа, она нуждалась в порядке. Кому принадлежала верховная власть? Отцу? Нет. В каждом доме есть что-то, стоящее выше отца. Это домашняя религия, это бог, которого греки называли хозяином очага, а латины – домашним ларом – покровителем очага. Это домашнее божество, или вера, живущая в душе человека, было самой непререкаемой властью. Это то, что определило положение каждого члена семьи.

Отец занимает первое место у священного огня. Он зажигает и поддерживает его; он верховный жрец. Во всех религиозных священнодействиях отцу отводилась главная роль: он убивал жертву, его уста произносили слова молитвы, которая должна была побудить богов обеспечить защиту ему и его семье. Он увековечивал семью и культ; он один представлял весь ряд предков, и от него продолжался ряд потомков. На нем держится домашний культ, и он может сказать, подобно индусу: «Я – бог». Когда придет смерть, он станет божественным существом, которому будут молиться потомки.

Жене религия не отводила такого высокого положения. Она, правда, принимала участие в религиозных церемониях, но не являлась хозяйкой очага. Религия не досталась ей по рождению. Она обрела религию в браке. Молитвам, которые она произносит, женщина научилась у мужа. Она не представляет предков, поскольку не происходит от них. Когда ее опустят в могилу, она не станет предком и ей не будут воздаваться особые почести. После смерти, как и при жизни, она считается только частью своего мужа.

И греческие, и римские, и индусские законы, основанные на древних верованиях, – все они рассматривали жену как несовершеннолетнюю. У нее не могло быть собственного очага; она не могла быть главою культа. В Риме она получала звание матери семьи, но теряла его, как только умирал ее муж. Не имея священного огня, который бы принадлежал лично ей, она не обладала ничем, что бы давало ей власть в семье. Она никогда не повелевала; она даже никогда не была свободной и не была сама себе хозяйкой. Она всегда находилась у чужого очага, повторяя чужие молитвы; в религиозной жизни она нуждалась в главе религиозной общины, в гражданской жизни – в опекуне.