Человек с большим будущим - Абир Мукерджи

— Что было дальше?

— Тот черномазый, что был тут со мной и Эриком, — Эванс указал на своего помощника, который лопатой закидывал уголь в топку локомотива, — он хотел, чтоб мы сошли вниз, но мы не послушались, — так, Эрик?

Помощник кивнул, не отрываясь от своего занятия.

— Я ему и говорю: «Стреляй, коли хошь, а я вожу Дарджилингский почтовый больше лет, чем ты небо коптишь, и слезу я с локомотива не раньше, чем мы доедем до моста Хагдинга». В конце концов этот ублюдок передумал и оставил нас здесь. Дальше тут все было спокойно: я, Эрик и этот черномазый, он все целился в нас своим стволом. Мы слышали, что там, в хвосте, что-то происходит, но ни черта не видели в темноте. Через час где-то, как раз перед рассветом, один мерзавец там, на рельсах, давай что-то орать. И тут все они скопом, а с ними и наш приятель из локомотива, попрыгали с поезда — и деру. Часть побежала вон туда, — он махнул рукой через поля на север, — остальные — туда, к дороге. Через несколько минут тут никого не осталось.

— А потом?

— Ну, мы с Эриком, значит, чуток выждали. Солнце уже поднималось, и мы осмотрелись, чтобы, значит, проверить, что все чисто и никто из этих ублюдков тут не ошивается. Никого не видать, поэтому мы спрыгиваем вниз и идем вдоль поезда искать старика Перкинса. Я-то надеялся, что они его слегонца потрепали, но нет. Глядим — лежит на полу во втором классе, ровно младенец спящий. Ну, короче, отклеил он пузо от пола и велел мне идти обратно в локомотив, а сам пошел остальные вагоны проверять. Это он нашел беднягу Пала.

— Расскажите о Пале.

Эванс пожал плечами:

— Дельный парень, из семьи железнодорожников. Работал на железной дороге с детства. Тихоня был, мухи не обидит. Вообразить не могу, чтобы он пошел против банды декойтов. Отчего они решили его пришить, а не Перкинса, не пойму.

— Кажется, вы не в восторге от кондуктора.

— Ну так ты его видел. Тебе самому он нравится? А тут представь, тебе с этим простофилей работать день за днем — и так семь лет.

У меня оставался последний вопрос:

— А часто в этих местах декойты нападают на поезда?

Эванс помотал головой:

— Бывает, конечно, особливо ежели в безлюдных местах подальше от городов или в Бихаре — дырища каких мало, — но в жизни не слыхал, чтоб декойты напали на поезд так близко к Калькутте.

Поблагодарив Эванса за помощь, я спрыгнул на рельсы и кликнул Банерджи, который беседовал с одним из местных констеблей.

— Давайте пройдемся, сержант, — сказал я, направляясь в сторону полей, куда, по словам Эванса, убежала часть нападавших. Добрых десять минут мы прочесывали местность к северу от состава, но не нашли ничего, кроме примятой травы.

Мы вернулись к поезду и двинулись теперь на юго-восток, в сторону шоссе, куда, как сообщил машинист, направились остальные грабители.

— Что это за дорога? — спросил я у Банерджи.

— Это Великий колесный путь, сэр.

— Он ведет обратно в Калькутту?

— Да, сэр.

— А в противоположном направлении куда он ведет?

Банерджи улыбнулся:

— Его длина составляет более двух тысяч миль, сэр. Он ведет до самого Дели, а дальше — через Хайберский перевал и в Кабул.

— Думаю, не стоит всерьез рассматривать возможность, что наши разбойники сбежали в Афганистан, сержант, — заметил я. — Меня интересует только ближайший крупный город, через который ведет шоссе.

— Если я не ошибаюсь, сэр, в непосредственной близости отсюда оно проходит через Нарьянпур.

— Сколько до него?

— Не имею представления, сэр. Я не знаю точно, где мы сейчас находимся.

Мы шли по дороге еще несколько минут, пока не увидели прилегающую к ней небольшую грунтовую площадку.

— Посмотрите, Банерджи!

На земле отчетливо проступала колея.

— Следы шин, — сказал сержант. — Здесь проехало какое-то транспортное средство, и, кажется, недавно. Может, легковой автомобиль?

— Следы слишком широкие для шин легкового автомобиля, — возразил я. — Скорее всего, грузовик.

Мы еще немного побродили в округе, но больше ничего не обнаружили. Я взглянул на часы: почти половина десятого. Пора было собираться, если мы хотели застать мистера Бьюкена в клубе «Бенгалия». Я неохотно окликнул Банерджи и велел возвращаться к поезду.

— Ну, господа, какие будут версии? — спросил я. Наш автомобиль несся в Калькутту. Мы втроем кое-как умещались на заднем сиденье.

— Мне кажется, все предельно ясно, приятель, — отозвался Дигби. — Декойты нападают на поезд, чтобы очистить сейфы. Обнаружив, что сейфы пусты, они в ярости стреляют в охранника. Он погибает, они пугаются и убегают. Следовало бы распорядиться, чтобы окружная полиция устроила облаву на местных злодеев. Мы тут имеем дело не с самыми искушенными преступниками. Кто-нибудь из них обязательно заговорит и сдаст всю компанию.

План действий выглядел соблазнительно. Списать все на неумелое ограбление и передать дело местной полиции. Только вот этот конкретный сценарий противоречил фактам. Насколько я мог судить, нападавших никак нельзя было назвать неумелыми. Напротив, все обстоятельства говорили о том, что операцию тщательно спланировали. Разумеется, кроме ее исхода. И в этом-то и был главный вопрос: если они нападали с целью ограбления, то почему ничего не взяли?

Клуб «Бенгалия» находился на Эспланаде, широком проспекте, воткнутом между официальной резиденцией губернатора и рекой Хугли. Ворота стерегли два мощных бородатых сикха, столь огромных, что сами ворота казались излишними. На сикхах была красно-белая форма, расшитая таким количеством золотой тесьмы, что хватило бы на целый полк Королевской конной гвардии. Утро было в самом разгаре, и золотые кокарды, прикрепленные к белым тюрбанам, ярко блестели в солнечном свете.

При нашем приближении один гигантский часовой сделал шаг вперед и поднял ладонь размером с теннисную ракетку. Водитель резко затормозил. Банерджи вышел из автомобиля и направился к воротам. Часовому он едва доставал до груди. Дальше произошло нечто совершенно неожиданное. Банерджи стал кричать и размахивать руками как безумный, часовой перепугался и тотчас же переменил манеру: начал кланяться и горячо жестикулировать, приглашая нас проехать, а его товарищ стоял вытянувшись по струнке и отдавал нам честь. Это было так же удивительно, как если бы джек-рассел до смерти напугал добермана.

— Отличное представление, Несокрушим, — сказал я, когда сержант снова к нам присоединился. — В первый миг я перепугался, что он превратит вас в лепешку.

Автомобиль с хрустом ехал по гравию длинной подъездной аллеи мимо безупречных газонов. Целая группа садовников-индийцев подравнивала и так идеально ровную траву, словно парикмахеры, стригущие лысого клиента. Сам клуб казался уменьшенной версией Бленхеймского дворца[38], выкрашенной в белый и перенесенной в тропики, и служил очередным примером того, как мы воплощаем свои имперские фантазии в архитектуре. Британская Индия, где у каждого англичанина есть собственный дворец.