Сдаю комнату в коммунальной квартире - Ната Николаева

— Я бы попросила вас помолчать! — повернулась к нему Вовкина мама. — Кстати, Машенька, зачем твой двоюродный брат ломился в калитку?

— Э-э-э… — на секунду замялась я. — Понимаете, Елена Борисовна, я как раз рассказывала братьям, что в холле школы висит моя акварель. Как одна из лучших работ выпускников. И мы подумали, что нас пустят на нее взглянуть — буквально на минуточку. Феликс очень интересуется живописью.

— Да, ты же здесь училась… — сдвинула брови Вовкина мама. — Действительно…

— Мне до сих пор каждый год приходят приглашения на встречи выпускников, — сообщила я ей чистую правду.

— Закрыто до четырнадцатого мая, — прокаркал сторож. — После четырнадцатого пожалуйте смотреть. А сейчас — не положено.

— Извините за беспокойство, — одарил его улыбкой Максимилиан. — Непременно зайдем после четырнадцатого. Если бы у вас висело соответствующее объявление, мы бы не посмели вас побеспокоить.

— Это же писать надо… — после этих слов сторож зевнул и удалился в боковую дверь.

— Приятно было вас увидеть, Елена Борисовна, — зачастила я. — Но мы, пожалуй, пойдем домой. Надо переодеться, принять душ. Володе привет передавайте, хорошо?

Вовкина мама кивнула и отступила, пропуская нас по узкому тротуару.

— До свидания, Елена Борисовна, — вежливо попрощался Максимилиан.

Мы сделали несколько шагов, после чего мне в спину прилетел вопрос.

— Да, Машенька… А на каком языке твои братья общаются между собой? На татарском? Я не разобрала.

— На немецком, — ляпнула я первое, что пришло в голову. — Они — казанские немцы. Там, в Казани, большая община, поощряющая культурные традиции далекой родины.

— Ясно… — пробурчала Елена Борисовна.

«Вот же вредная баба! — подумала я. — Все заметила, каждое слово подслушала! Ей бы в разведчики идти. Такой талант пропадает!»

— Вы учились в этой школе? — тихо спросил Максимилиан, беря меня под локоть.

— Да. Работу в холле наверняка сняли за давностью лет, но она действительно там висела. Мне всегда удавались акварели с тушью и цветным карандашом. Одно время я подумывала выучиться на иллюстратора книг, но…

— Но?

— Не прошла по конкурсу на художественный факультет, отнесла документы в библиотечное училище, чтобы год не пропал… Впрочем, это давняя история.

— Вы сможете нарисовать мне план дома? Этой школы искусств?

— Зачем? — нахмурилась я.

— Ночью прогуляюсь, взгляну, не лежит ли где наша собственность. С планом мне будет легче ориентироваться на местности.

— Это же… Вы задумали грабеж! — догадалась я. — Не рассчитывайте, что я буду вам потворствовать! Никакого плана я рисовать не буду! И школу искусств вам грабить запрещаю.

— Ограблю без плана, — пожал плечами он. — Дурное дело — не хитрое.

Я попыталась воззвать к его порядочности. Номер вышел дохлым и разве что развлек пару-тройку прохожих, краем уха услышавших наши препирательства. Подходя к воротам дома, мы разругались вдрызг — вернее ругалась я, а Максимилиан молчал и ухмылялся.

Меня, как слабую женщину, пропустили в душ первой. Вторым пошел Феликс, которого я снабдила мылом, мочалкой и полотенцем. Максимилиан тем временем поставил на плиту кастрюлю с бульоном и попросил меня дать ему какую-нибудь посуду.

— Ну не через край же нам его хлебать, Мария Александровна! — вещал он из комнаты. — Неудобно. Трудно определить, кто сколько съел. Тому, кто кушает последним, приходиться глубоко засовывать голову в кастрюлю…

— И ему глаза щиплет! — отозвалась я, припомнив старый анекдот.

Максимилиан рассмеялся.

— А что это у тебя в кастрюле, Машенька? — поинтересовался вошедший в кухню Жека, укладывая голову мне на плечо. — Вкусно пахнет.

— Макс бульон сварил, — ответила я и дернула плечом.

Жека недовольно отодвинулся и заявил:

— Пахнет-то вкусно, а жрать небось невозможно!

— Мы тебя на обед и не приглашаем! — отрезала я и поставила на стол три суповые тарелки.

Жека что-то прошипел и скрылся в своей комнате. Вслед за ним в коридор притащился цветник. Лиза где-то потеряла бантик, а Розочкин галстук покрывали пятна.

— А мы так хорошо прошлись, — заверезжали они, ухитрившись вдвоем повиснуть на Максимилиане. — Песни попели! Цветочки отнесли!

— Рад за вас, — кивнул Максимилиан. — Да, кстати… Лиза, постирай трусы, если тебе не трудно.

Я посмотрела, как он вытаскивает из кармана джинсов мокрые скомканные трусы, и покраснела. Какие, простите, мысли придут Лизе в голову о нашей прогулке? Ничего целомудренного, я уверена! Вот мерзавец, подставил все-таки…

— А мне что сделать? — надулась Розочка. — Лиза трусы стирает, Машка еду готовит, а я как бедная родственница!

Я поперхнулась от возмущения. Пожалуйста, меня уже зачислили в гарем! Падишах поймал мой негодующий взгляд и ехидно улыбнулся.

— Ты, дорогая, поможешь мне хвост от песка ополоснуть! — сообщил он. — А то мы на пляже валялись в антисанитарных условиях, испачкались хуже некуда.

— Сейчас, — деловито сказала Розочка. — Только галстук сниму.

И умчалась переодеваться.

— Что вы себе позволяете? — зарычала я. — Все эти гнусные намеки на пляж и трусы…

— Между прочим, я говорил только правду, — промурлыкал он. — И еще… Вы обратили внимание на Розочкину реакцию при слове «хвост»? Вот оно, отношение нормальной женщины. Вы не фригидны, Мария Александровна?

— Хам, — коротко ответила я и спряталась в комнату, грохнув дверью.

Барон поднял уши.

— Хам, — повторила я для ясности. — Хам и быдло. Думает только о сексе. В связях неразборчив и циничен по отношению к женскому полу. Не смей с ним дружить, понял? Он хуже Горшкова. Правильно его жена дули крутила. Нет, не правильно. Надо было что похуже показывать!

После этой гневной речи я улеглась на диван и задремала. Разбудил меня телефонный звонок. Экран смартфона отобразил имя «Жанна». Я, толком не проснувшись, поднесла телефон к уху и вздрогнула от вопля:

— Маша! Привет! Поехали на дачу! Отдохнем, сходим на речку, рыбку половим.

При мысли о речке я передернулась и вежливо проговорила:

— Не могу, госпожа Колокольчикова. Дела. Мне надо Игнатову деньги отдать — он мне ноутбук делает.

— Хахаля нового выгулять, — хихикнула Жанна. — Так?

— Какого хахаля? — нахмурилась я.

— Ну не знаю, кто там тебя по больничному саду на руках носит, — промяукала она. — Только Ирка мне вчера звонит и рассказывает: лежу в палате после аппендицита, тоска смертная. Смотрю, говорит, в окно, а там Машку мужик в приемный покой тащит. Здоровый такой, симпатичный. А за ним еще один красавец плетется.

— Ира меня с кем-то перепутала!

— И тебя, и Барона… — хмыкнула Колокольчикова, — Она же немедленно в сад вылезла и проследила, как вы в такси грузились. Ты, часом, не беременна?

— Ирка меня с кем-то перепутала! — с нажимом повторила я. — Ладно, Жанна, меня зовут. Попозже созвонимся, поболтаем.

Блин, не город, а хутор на три двора! На одной окраине чихнешь, с другой «Будьте здоровы!» желают. Ирка, гадина глазастая!..

На кухню я выбралась