Меч Вещего Олега. Фехтовальщик из будущего - Валерий Большаков

– Почнем, бояре… – сказал Хакон.

Все согласно кивнули.

– Тогда я первым слово возьму, по старшинству, – сказал Буривой и кашлянул. – Ропщут карелы, конунг. Не по чести ты их прижал! Почто дань нарастил? Сдали тебе меха по зиме? Сдали! Хорошие шкурки? Да одна к одной! Зачем же лишнее брать?

Конунг нахмурился и раздельно сказал:

– Мерянам или весинам я подати не увеличил. Сказать почему?

– Сказать! – задиристо молвил Буривой.

– Потому что они сами соболей да горностаев бьют! – с силой выговорил Хакон. – Это их добыча. А карелы твои нагличают! По всему Северу рыщут, по дешевке меха скупают у биармов да у лопарей. Сами же и везут потом к свеям или к саксам, торгуют, нам цену сбивая. Негоже так!

– И что? – повысил голос Буривой. – Разве они крадут те меха? Или силой у биармов отнимают? Все по чести да по совести! И везут они те шкурки продавать на своих же лойвах, кнорров ваших не занимают. Что тебе не по нраву?

– В единых Гардах, – проговорил Хакон, сдерживаясь, – и власть едина, и правда[38]. Как я сказал, так и будет.

– Не будет! – возопил Буривой. – Пока я на княжении в Кирьялаланде[39], обдираловке быть не позволю!

– Что, княже, – сощурил глаз правитель Гардов, – из общей лодьи желаешь в лойву пересесть?

– Желаю! Считай, уже пересел!

– Ай, молодец! – Злая насмешка искривила Хакону губы. – Вот только, далече ли уплывешь? А защищать ту лойву кто станет?

– Да уж как-нибудь справимся! – высказался Буривой в запале.

– Думай, что говоришь, – сердито сказал Аскольд. – Карелы в охоте смекают, а к войне они не годны. А ежели датчане явятся? Рагнар Кожаные Штаны давненько на Кирьялаланд облизывается!

– Пусть только попробует, – пробурчал Буривой. – Живо языка своего слюноточивого лишится!

– Дурак ты… – с сожалением сказал Аскольд.

Буривой вздернул седую бороденку, засверкал глазками.

– Так мне ждать подати али как? – тяжело спросил Хакон.

– Али как! – ответил Буривой, как отрубил.

– Тогда проваливай! – рявкнул конунг. – Греби в своей лойве наособицу и подмоги не жди. Ни одного варяга в помощь не дам!

Буривой поднялся, выпрямив, как смог, сутулую спину, и пошел вон. На пороге гридницы он обернулся и процедил:

– Обойдемся!

Ненадолго в гриднице зависла тишина, хмурая и неловкая. Только Вадим чему-то улыбался, словно радовался непорядкам.

– Глупость какая… – пробормотал Аскольд.

– Да уж… – буркнул Хакон.

– Это не дело! – решительно заявил Лидул. – Отломить такой ломоть от общего пирога…

– Кирьялаланд – не вотчина Буривоя, – возразил конунг, – не он там правит, а кунингасы. Это их жадность говорила на кругу, а не князь! А мы подождем… До осени. Ежели не образумится до того времени, придем и спросим. По-свойски!

– Пора самих биармов под руку подвести! – крикнул с места Шаев. – А как станут они нам дань платить, вот тогда карелы трижды подумают, прежде чем союз с нами рвать.

– Верно говоришь, Шаев, – кивнул Хакон. – Вот и займись! Собери лодей десять, да пройди по Онеге до Гандвика[40]. В Вину зайди, осмотрись там, урядись с биармами насчет дани и не забудь им хороший товар предложить. Биармы-то железа не знают, а ты им и выставь ножи, да топоры, да наконечники. Они тогда живо от карел откачнутся!

Бояре довольно захохотали.

– Правильно! – закивал Антеро. – Карелы-то всякую дрянь биармам спихивают, а мы с ними по-честному, да по-хорошему.

– Так тому и быть, – подвел черту Хакон.

Тут за окнами поднялся переполох, визги пошли да оханья. Аскольд метнулся к окну и высунулся наружу.

– Чего там? – глухо донесся его бас. – Да ты что?!

Сэконунг обратил к почтенному собранию радостное лицо и воскликнул:

– Гости к нам жалуют! Рюрик со свитой.

– Да неужто? – обрадовался Хакон и соскочил с места.

Бояре заволновались.

– Пошли глянем!

– А то!

– Чего сидеть, князья?

– Подъем!

Живописной толпой ярлы, кунингасы и прочее княжье повалили наружу. Перед воротами остепенились и вышли на берег солидными людьми.

Народу на берегу собралось – море. Люди оживленно переговаривались, спорили, смеялись, девки прихорашивались, а парни всё плечи разворачивали да пыжились.

Рорик, сын Регинхери, рейкса вагирского, правителя Вендланда[41] был фигурой известной. Его варяги, прозванные тиграми моря, наводили страх на купцов и воинов с Готланда и Курланда, торговые гости из Каупанга и Дорестада, Гамбурга и Бирки бледнели, завидев паруса со зловещим силуэтом сокола, падающего на добычу. То был Рарог, тотемная птица вендских рейксов. Пираты Рорика грабили всякие корабли, кроме гардских, а добычу свозили в Аркону, часть уделяя храму Свентовита. И ни Хакону конунгу, ни отцу его ни разу не приходилось долго упрашивать «тигров» сходить в поход сообща. Франков бить? Любо! Арабов колошматить? Давай!

– Идут! Идут! – закричали мальчишки на мысу.

Хакон конунг придвинулся к берегу поближе, испытывая непонятное волнение. Рорик, коего в Гардах прозвали Рюриком, – вот достойный преемник ему. Этот точно не подведет. Молод? Да. Горяч? Да. Но умен, но хитер, но как честью дорожит! А уж род его подревнее, чем у Скьолдунгов…

В устье Ала-дьоги вплывали лодьи – черная, синяя с белым носом, сизая с красной полосой. По бортам щиты красуются, ряды весел размеренно блещут мокрыми лопастями, а драконы со штевней сняты – имеют венды уважение к богам гардских земель!

На корме черной лодьи стоял высокий молодой человек и махал снятым шлемом. Хакон конунг вскинул руку в ответ. Интересно, с чем пожаловал сын Регинхери? Не тот это человек, чтобы просто так по гостям шляться…

Забрякали сходни, и на причал соскочил Рюрик. Легко взбежав на травянистый пригорок, где глыбою вкопанной стоял Хакон, сын Бравлина, он отвесил поклон и сказал:

– Здрав будь, конунг!

– И тебе поздорову! – важно ответил Хакон. – С чем пожаловал?

Рюрик вдруг покраснел, смешался, открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, повернулся только и махнул рукой. Тут же четверо дюжих варягов снесли по сходням тяжелый сундук, окованный полосами железа, и поставили к ногам Хакон. «Так…» – похолодел конунг. А Рюрик, пылая ушами, отпер замок и поднял крышку сундука – на солнце заиграли радугой драгоценные каменья, заблестели жемчужины, крупные, как винные ягоды, брызнуло желтым отливом маслянистое золото.