Бизнес - Иэн Бэнкс

Но в первую очередь мы прагматики. Мы боремся с коррупцией не потому, что она воплощенное зло, а потому, что она наносит вред механизму бизнеса, словно короткое замыкание, словно паразит на теле корпорации. Наша цель — свести это злоупотребление до терпимого уровня, а не искоренить его раз и навсегда: для этого понадобился бы такой беспощадный карательный режим, который способен пресечь гибкость и адаптивность любой организации и задушить всякую инициативу куда более жестоко, чем всеобщая коррупция. Как бы то ни было, уровень внутренней коррупции, который считается у нас приемлемым, остается, благодаря правилу финансовой прозрачности, просто ничтожным по сравнению с тем, что творится в рядах наших партнеров; мы гордимся, что в любой сделке или операции почти всегда оказываемся самой честной и принципиальной стороной.

Нас не смущают контакты с коррумпированными режимами и отдельными лицами — лишь бы цифры складывались к нашей выгоде. Во многих обществах некоторая доля того, что на Западе называют коррупцией, считается отнюдь не предосудительной, вполне приемлемой в деловых отношениях, и мы с готовностью, желанием и легкостью приспосабливаемся к местным обычаям. (Разумеется, на Западе дело обстоит точно так же. Хотя и осуждается. Или, скорее, не афишируется.)

В этом отношении мы, конечно, не отличаемся от других компаний и целых государств. Просто у нас больше опыта и меньше ханжества, поэтому мы опережаем всех остальных. Век живи — век учись, хотя бы и коррупции. На нашем знамени можно начертать: «Коррупция нам не страшна».

Посторонних более всего поражает наше правило выбирать непосредственных руководителей простым голосованием. Конторские служащие и фабричные рабочие с трудом представляют себе такую практику и считают ее блажью, а управленческий персонал реагирует с недоверчивым возмущением: какой от этого прок?

Прок от этого, скажу я вам, велик, потому что люди вообще-то не дураки, а мы к тому же стараемся брать на работу тех, кто соображает лучше других. Прок от этого велик еще и потому, что мы хотим и умеем видеть долгосрочную перспективу, а также потому, что мало кто из наших клиентов и партнеров придерживается этого правила.

По нашей просьбе несколько престижных университетов и экономических колледжей провели серию дорогостоящих, но не опубликованных исследований, которые подтверждают наше убеждение в том, что выборы руководства гарантируют возможность творческого и материального роста максимальному числу одаренных, толковых сотрудников. Традиционная система управления, при которой руководителей назначают сверху, имеет некоторые преимущества — талантливые могут продвинуться быстрее, перепрыгнув через несколько ступеней служебной лестницы, — но мы твердо уверены, что это не решает наболевших проблем, а, скорее, порождает новые, поскольку в результате создается такая обстановка, когда на каждом иерархическом уровне люди заискивают перед начальством, ставят палки в колеса коллегам, эксплуатируют, подавляют и унижают подчиненных и вообще беззастенчиво преследуют личные цели, вместо того чтобы, как и положено на рабочем месте, заниматься более серьезным и продуктивным делом: добыванием денег для блага всех сослуживцев.

Конечно, наша система не дает возможности разом покончить с интригами и не избавляет от потенциального мошенника, талантливого негодяя или везучего идиота, но она позволяет их выявить, взять под контроль и выставить на улицу, пока они не причинили большого вреда. Заслужить доверие начальника — особенно если он падок на лесть или неравнодушен к сексу — и тем самым добиться повышения по службе сравнительно легко. Заслужить доверие людей, с которыми работаешь бок о бок, и тем самым добиться, чтобы они в случае твоего повышения выполняли твои приказы, гораздо труднее.

Стандартное возражение звучит так: не станут ли служащие голосовать за того, кто будет их меньше напрягать?

В принципе такое может случиться, но тогда пострадает все подразделение, потому что у руля окажется человек-флюгер; впрочем, администрация всегда сможет кого-то понизить в должности, кого-то отправить на пенсию, а то и закрыть целый отдел (самый кровавый вариант), провести реструктуризацию, перераспределить обязанности и рассредоточить штаты.

На практике такого, в общем-то, не бывает. Люди голосуют за того, кто разбирается в своем деле и пользуется уважением, даже если они предвидят какие-то непопулярные решения с его стороны; это лучше, чем работать под началом того, кто принимает простые решения или не принимает никаких — и тем самым предает общие интересы.

На целиком принадлежащих нам дочерних предприятиях существуют производственные советы; впрочем, я не вполне представляю, на каком уровне они действуют.

Из сказанного не следует, будто управленческий аппарат не может повлиять на результаты выборов: просто влияние отдельных руководителей, в противоположность стандартной модели, распространяется скорее вверх, нежели вниз. Конечно, начальник может посодействовать карьере подчиненного, подчиненный может в выгодном свете проявить себя перед начальством и извлечь для себя определенную выгоду, но речь идет о том, что ни один человек не примет каких-либо действий, не заручившись молчаливым согласием тех, кому предстоит испытать на себе результаты этих самых действий.

Так что бунт на корабле, хотелось бы надеяться, нам не угрожает.

Почему же до сих пор вы о нас не слышали?

Мы не стремимся к конспирации; даже простая секретность находится в пределах разумного. Мы себя не рекламируем, но достаточно уверены в своем добром имени, чтобы не бояться возможной огласки.

Самая неблаговидная причина нашей относительной безвестности заключается в том, что вследствие нашей финансовой прозрачности и внутренней демократии, вкупе с отказом от традиционного права наследования по семейной линии, мировые средства массовой информации, в основном принадлежащие лицам, которым ненавистен каждый из наших принципов, предпочитают освещать нашу деятельность возможно более скудно.

Другая причина состоит в том, что у нас больше совместных предприятий, нежели собственных, и мы предоставляем своим партнерам единоличное право фигурировать в прессе. Практически у нас холдинговая компания; в центре наших интересов скорее находятся другие компании, нежели производство товаров или оказание услуг. В каком-то смысле мы невидимы. Кроме того, у каждого из наших филиалов, которые приобретались на протяжении веков, свое название и свой корпоративный стиль; у нас даже нет единого наименования — разве что «Бизнес», но это весьма обтекаемое, общее и безликое слово, как бы очередная форма невидимости. Подчас нас путают с ЦРУ, но это просто глупо; ЦРУ — Компания с большой буквы. Вдобавок она куда более открыта, чем наша: ни на кольцевой дороге округа Колумбия, ни в каком другом месте нет вывески нашей штаб-квартиры.

Когда кто-нибудь — журналист или, чаще, конкурент — все же начинает подбираться к одному из наших предприятий, он обнаруживает, что сведения о владельцах ведут (иногда прямо, иногда чередой поистине византийских завитушек и росчерков, из которых состоит художественная подпись любого опытного финансиста) к одному из тех мест, которые в деловом мире выступают в качестве черных дыр: туда может проваливаться сколько угодно информации, но оттуда не появляется ничего — это Каймановы острова, Лихтенштейн и наша Большая Инагуа.