Комната влюбленных - Стивен Кэрролл

Волчок сам не знал, что творит, даже не осознавал, что прикасается к ней. А руки его между тем оторвали Момоко от стены и с силой бросили на футон. Он опомнился, услышав резкий звук рвущейся ткани, не веря своим глазам, недоуменно посмотрел на лоскут ткани и патетически бросился на колени перед ней.

— Убирайся! — крикнула она.

Волчок поднял руки, будто моля о пощаде:

— Прости, я случайно.

— Случайно?

— Я не хотел.

— Неправда, хотел.

— Нет, просто я думал, тебе надоело… ну… — он заикался, казалось, он не о себе вовсе говорит, а пытается выгородить какого-то постороннего человека, — все, что между нами происходит… я надоел… — он закинул голову и уставился на абажур. Желтый луч света покачивался на потолке, словно насмешливая луна с ленивым любопытством наблюдала за ним с незнакомого небосвода. — Ты пойми, так было всегда и со всеми. Я всегда всем надоедал. До знакомства с тобой я то и дело ухаживал за женщинами, которые на первом же свидании давали понять, что я их утомил. А теперь ты.

Волчок опустил глаза и увидел, что Момоко так и лежит на футоне не шелохнувшись. Он увидел ее разодранное платье, полный недоверия взгляд. Да слушает ли она его вообще? Волчок сжал зубы. Хоть бы она поняла, что случилось!

— Позавчера, когда я прождал тебя весь день… Знаешь, к тому времени, когда ты вернулась, я уже ни на что не надеялся. Я не думал, что ты вернешься. Я думал, все кончилось.

Волчок поник головой и сидел сгорбившись, глядя в пол. Момоко показалось, что он стал меньше ростом.

— Ты понимаешь?

Она медленно покачала головой и приподнялась:

— Совсем ты не надоел, Волчок, просто я устала. А ты никак не хочешь понять.

— Пожалуйста, извини меня. Неужели никак нельзя спасти?

— Что, платье? — Момоко пощупала разорванную ткань. — Ничего страшного, можно зашить.

— Мне так жаль, правда. Я виноват.

Момоко сидела на краю футона и внимательно глядела на него. Вроде бы Волчок как Волчок. Но разве можно знать, будет ли он снова ее Волчком?

— Еще бы не виноват, — сказала она наконец. — А сейчас тебе лучше уйти.

— Мы завтра увидимся?

— Не знаю, — вздохнула она. — Я подумаю.

— Тебе позвонить завтра утром?

— Волчок, — Момоко закрыла глаза, — пожалуйста, уходи.

— Можно я тебе позвоню?

Момоко кивнула, понимая, что иначе его не выпроводить.

Потом он ушел. Комната вновь принадлежала ей.

Она рывком сняла платье и бросила на пол. Потом прислонилась к дверному косяку, глядя перед собой пустым взглядом. И только тогда почувствовала, насколько устала. Даже думать толком не хватает сил. Да что там, вообще нет сил думать. Может быть, завтра она поймет, что все было ошибкой. Может быть, завтра она увидит все под другим углом. Может быть, они просто встретились в неудачный момент, были оба на взводе, готовые взорваться в любой момент. Может быть, она беспокоилась о Йоши, в то время как ей следовало думать о Волчке. А потом она залезла под одеяло, свернулась калачиком и сразу уснула.

В парке Синдзюку американские солдаты и их японские подружки прогуливались под деревьями гинкго, покрытыми большими желтыми листьями. Расположенный недалеко от военной базы парк поначалу показался Момоко удачным местом для свидания на следующий день, но теперь она в этом стала сомневаться.

Они углубились в парк по одной из аллей. Вскоре Момоко опять пожалела о том, что они сюда пришли: в рощице нашла приют пара самозабвенно прижавшихся к дереву любовников.

— Я думала, днем тут поспокойнее.

Солнечные лучи едва пробивались сквозь высокие кроны сосен и кленов. Они молча шли по тенистой дорожке. Лишь огромные черные вороны шумно перелетали с ветки на ветку, оглашая парк пронзительным криком. Был ясный осенний день, тихий и безветренный, но покой этот был обманчив. Стоило лишь приглядеться повнимательнее, то там, то здесь виднелись парочки: американские солдаты и девицы по вызову. Иные стояли, прижавшись к гигантским стволам вековых кленов и сосен, иные лежали в ворохе алых листьев под их раскидистыми кронами. Момоко охватило странное чувство. Так натуралист обнаруживает целый мир невиданных форм жизни под ненароком поднятым камнем или веткой. Она знала, что в этом парке всегда встречались и влюбленные, и проститутки со своими клиентами, но раньше это бывало только вечерами, теперь же средь бела дня, под сияющим безоблачным небом. Яркими пятнами возникали они среди зеленых ветвей: девушки в цветастых платьях, с коралловыми накрашенными губами и переминающиеся с ноги на ногу парни в хаки.

Волчок и Момоко вышли из леса. Тут парк неожиданно переходил в бескрайнюю, ослепительно-изумрудную лужайку. Они дошли до развилки и направились к большому пруду, оставив позади, на самой опушке, солдата, который угощал сигаретой сидевшую на скамейке девушку. В некотором отдалении солдаты затеяли футбольный матч. Яйцеобразной формы мяч то и дело описывал дуги в бескрайнем осеннем небе.

— Ты меня вчера испугал, Волчок, — заговорила Момоко, когда они наконец остановились у большого центрального пруда. Летом он весь покроется водяными лилиями с широкими, как тарелки, листьями, но сейчас цветов было не видно.

Момоко вгляделась в мутную воду: стайки закормленных золотых рыбок-переростков плавали у самого берега. Время от времени они высовывали головы на поверхность и разевали рты, но не за кормом, а будто чтобы глотнуть воздуха.

— Я не хотел. Честное слово. Веришь?

Момоко смотрела куда-то вдаль, на гладь пруда.

— Хотелось бы верить.

— Я сам не понимаю, что на меня нашло, я перенервничал, у меня в голове все смешаюсь. Думал, я тебе надоел…

Она наконец посмотрела на него и медленно покачала головой.

— Видимо, я просто ничего не понимаю в любви, — вздохнул он.

— А кто понимает? — ответила Момоко и кинула в пруд сухой кленовый лист. К нему тут же устремились полчища рыбок.

Она пошла дальше по огибавшей пруд дорожке, а Волчок поспешил следом, на расстоянии одного шага.

— Я тебя обидел, а я ведь не хотел. Понимаешь, то, что случилось, то, что ты видела, — неправда, это был не я. Я никогда никого не обижал. Я просто не умею. А тебя я тем более не хотел обидеть, никогда в жизни. Я тебя люблю! — выкрикнул он через разделявшую их гравиевую дорожку.

При этих словах Момоко остановилась, повернула голову и посмотрела Волчку прямо в лицо. Но напрасно он искал ответной любви в этом пристальном взгляде. В ее глазах были лишь разочарование, глубокая печаль и еще что-то, наверное своего рода благодарность. Уж лучше бы он вовсе не влюблялся. Ну почему так? Почему он не может, как все нормальные люди, пройти через ошибки первой любви, влюбиться, разлюбить, снова влюбиться? Почему? Так несправедливо, сокрушался Волчок, ведь какой-то внутренний голос шептал, что ему суждено любить лишь раз в жизни. Так почему же эта единственная любовь дарована ему столь рано, когда он так неопытен и не умеет ее удержать?