Красавчик. Книга четвертая. Кавказ подо мною - Андрей Готлибович Шопперт

— лошади нужен овёс. А ещё нужно везти лопаты и кирки, а ещё ядра и порох, для егерей и артиллеристов, ещё и палатки у Брехта были, их тоже везти надо на телегах, плюс десять полевых кухонь. И всё это по узкой дороге, даже скорее тропинке, где два всадника не разъедутся, и где часть этих тропинок обязательно засыпано оползнями.

Брехт первый день скакал на Слоне по всему будущему полю боя, раздавал команды, прятал войска в засады, а вот все шесть следующих дней занимался дорогой. Если он намеревался Шекинское ханство оставить себе в вотчину, то первым делом нужно навести порядок в этой вотчине с дорогами, а то Александру насоветовал все дороги обсадить на юге лесополосами, а у себя дома самый бардачный бардак из того, что видеть довелось. Пришлось снова собирать старейшин и кнутом и пряником убеждать их, что хорошие дороги — это хорошо, а плохие — заднице больно.

— Дорога должна быть четыре мера шириной, чтобы две арбы могли разъехаться. Собирайте с дороги камни и выкладывайте их по обочине как забор, ровняйте кирками и лопатами и мотыгами, чем найдёте, потом инструмент вам егеря дадут, как себе окоп выроют. Вот вам дорогие подданные на сегодня фронт работ — километр. Ага, верста. Опять нет? Шурин, твою налево, а какие тут меры длины?

— 1 фарсанг равен 12000 кадамов.

-Так и думал. Сразу полегчало. Ты не останавливайся, режь правду матку.

— Ещё 1 фарсанг равен 30 гхальва, — так и поступил хан Али.

— Можешь ведь. И всё?

— А, забыл, фарсанг ещё можно разбить на 150 ашлов или танабов.

— Баграт, теперь ты меня удиви, — обратился Пётр Христианович за разъяснением к недоучившемуся мулле.

Взяли бумажку, карандаш и минут двадцать математикой занимались, изыскивая знакомые меры длины. Получилось, что если округлить, то фарсанг — это пять с половиной километров.

— Понял, не дурак, дурак бы не понял. Товарищи старейшины, вам нужно расчистить дорогу сегодня длиною пять гхальва.

Так что пока ждали в гости Сулейман-хана, его подданные из двух деревень тропку свою неказистую превратили в ровную и широкую дорогу с насыпями противоселевыми по бокам, общей длиной около десяти километров.

— Осенью через каждые пять метро… Осенью через каждые десять кадамов, с обеих сторон дороги, посадить в два ряда молодые шелковицы. Как слышите, приём.

— А если не приживутся? — начал юлить самый мелкий старейшина. Мелкие они всегда самые шебутные, один Наполеон чего стоит.

— А если хоть одно дерево не приживётся, то на следующий год строите ещё пять таких дорог.

— Все мальчишки будут бегать поливать и отгонять коз.

— Ну, вот, можно, оказывается.

С собой на эту войнушку Брехт забрал всех членов новой Дербентской Медицинской академии. Из четырёх привезённых им профессоров немецких двое были не только и не столько химиками, они были медиками. Это Иван Андреевич Гейм и Фёдор Фёдорович (Фердинанд-Фридрих) Рейсс, Иоганн Иаков Биндгейм был кроме прочего фармацевтом. Пока войска готовились к походу, Пётр Христианович по Дербенту, шамхальству Тарковскому и Кубинскому ханству закинул сети и собрал травников и ворожей всяких, а также набрал десяток хроменький юношей, которые для физической работы и войны не годились. Половину этих знахарей и гадалок выгнал домой, явные шарлатаны и если и обладают какими полезными знаниями, чуть в травках разбираются, то остальные эти знания с лихвой перекроют. В результате сейчас в академии пятнадцать преподавателей, два переводчика и десять учеников. Всю эту кодлу Пётр Христианович взял с собой и медицинскую палатку прихватил. Раненых будет вагон и маленькая тележка. А пока противные противники собирались с силами и выдвигались, Брехт велел своим медработникам осмотреть на предмет болезней разных местное население.

Писец! Поголовно у всех вши. Все, какие только возможно. И платяные, и лобковые, и головные. И поголовно у всех глисты, наверное, тоже всякие разные. Микроскопа нет. Как там это обнаружили немцы, Брехт спрашивать не стал. Ещё вырвет. Но воду пил теперь только кипячёную и с местными свёл контакты до минимума. Так кроме того куча болезней. Одному пришлось пацану лет двенадцати кисть ампутировать, гангрена началась. Какой вой родители подняли. Пришлось пообещать забрать с собой и тоже в медицинскую академию пристроить. Ещё трое родов приняли немцы. Он им всю дорогу и потом уже в Дербенте разжёвывал про стерильность, про дезинфекцию. Всё усвоили. Немцы же, и профессора к тому же. Прежде чем роженицу первую принимать вымыли рукой водой кипячёной, потом водкой усугубили, а после взяли и вытерли руки грязнущим полотенцем.

— Ссуки! — Брехт хотел профессора Рейсса, на этом попавшегося, отхлестать по бакенбардистым розовым щёчкам этим полотенцем и придушить потом, еле пацаны-ученики отстояли учителя, вчетвером повиснув у князя на руках.

— Думкопфы! Бляха муха. А ну все сюда! — Пришлось снова лекцию про микробы и вирусы читать, а женщина в палатке орёт. -Идите уж. Сталина на вас нет.

— А это кто? — один из дедушек местных — травник поинтересовался.

— Грузин один. Лютовал больше Цицианова.

К чести немцев, и прочей шушеры шаманской, все трое родов прошли успешно.

Событие двадцать второе

Куда пулю послал — туда и пошла.

Пуля в того стремится, кто её боится.

Кто смерти не боится, того и пуля сторонится.

Батальон или полк, как угодно можно называть отряд егерей, которых князь Витгенштейн несколько месяцев уже готовил, супер-пуперовским не стал. Да, получили новое оружие, да их одели в новую форму и ободрали с головы всякие перья и прочую чушь блескучую с мундиров. Даже выделили кучу пороха и свинца, чтобы они пристреляли свои новые штуцера. Но это до прибытия в Дербент особо их, как воинское подразделение, сильнее не делало. Главное — медленное заряжание штуцеров, а особенно новых английских с длинным стволом. Винтовка Бейкера заряжалась дольше минуты, даже, скорее, две минуты. И за эти две минуты на поле боя столько всего может произойти, что второй выстрел уже и не сделать. И вдруг в Дербенте всё изменилось. Кардинально. Просто за одну секунду из тех медлительных солдат непонимающих, что от них хочет этот огромный генерал, они превратились суперсолдат.

А им выдали всего-то всем до единого новые пулелейки. Открыли их солдатики и присвистнули, что-то необычное, цилиндрическое с канавками непонятными. Отлили егеря себе новые пули, и