Прорыв "Зверобоев". На острие танковых ударов - Владимир Першанин

Сержант с перевязанной кистью, уловив недоверие в глазах Фомина, подошел к немцу сзади, сдавил пальцами горло.

– Брешешь, сучонок. Сейчас глотку в момент раздавлю.

Слов немец не понял. Смысл уловил и тоскливо произнес, старательно выговаривая русские слова:

– В живых вы меня не оставите.

– А если отпустим, – прищурился Фомин, который уже потерял на войне брата, и погибла под бомбежкой половина семьи. Жалости к немцам он не знал, как и покойный Николай Лагута. – Может, еще чего сообщишь?

– Нечего мне добавить. Простой солдат… отпустите, если можете.

– Простой, говоришь? Ничего не видел, ничего не знаешь. А кой тебя хрен в Россию потащил?

– Приказ…

Фомин не верил солдату, а немец не верил Фомину. Сержант, угадав взгляд своего командира, подтолкнул пленного.

– Пошли, фриц.

На ходу, не размахиваясь, точно всадил трофейный нож и поддержал оседающее тело. Вытирая лезвие о рукав немецкого кителя, бормотал:

– Приказ тебе, сволочь, дали. Наши деревни жечь и баб насиловать…

А Григорий Фомин отрывисто инструктировал командиров:

– Врет немец. Знает, что через насыпь войска быстро не перевалят. Переезды наверняка укреплены. Вперед пойдут мотоциклы, их треском никого не удивишь. Танки и самоходки шумят, гусеницами лязгают, за километр слышно. Всем быть наготове.

Двинулись дальше. Навстречу попалась повозка. Хотели остановить, но ездовой, с карабином через плечо, свернул на обочину и резво погнал прочь, нахлестывая рослого артиллерийского коня. Стрелять не стали. И так на посту пошумели достаточно.

За месяцы и годы войны любой повоевавший солдат начинает инстинктивно чувствовать приближающуюся опасность. В этом нет ничего необычного. Просто что-то меняется в окружающем мире, исчезают или появляются какие-то звуки, меняются голоса птиц.

Пулеметчик в бронетранспортере Фомина настороженно оглядывал насыпь, степь, обочины дороги. Крупнокалиберный «браунинг» с массивным стволом послушно следовал за его взглядом, готовый открыть огонь. И второй пулемет позади, мельче калибром, тоже был изготовлен к стрельбе. Фомин, стоя во весь рост, время от времени подносил к глазам бинокль. Самоходчик Никита Кузнецов, определенный в офицеры по особым поручениям, держал наготове трофейный автомат МП-40.

Дорога оставалась пустынной, поездов видно не было.

– Тихо как, – невольно прошептал девятнадцатилетний командир десантной роты Толя Архипов, сидевший на броне самоходки.

– Самое поганое дело, когда тишина, – отозвался сержант-десантник.

Орудийный выстрел ударил сзади. Залпом ахнули еще три пушки, а чей-то голос кричал:

– Со спины, гад, подкрадывается!

Лейтенант Никита Кузнецов крутил головой, пока не видя цели, а стрельба в хвосте колонны уже шла вовсю.

Его и правда было трудно разглядеть. Приземистый, словно припавший к рельсам, покрытый неяркой камуфляжной раскраской, бронепоезд неторопливо догонял колонну. Приглушенный звук дизеля был почти не слышен.

Майор, командир бронепоезда, воевавший еще в Первую мировую, излишне не рисковал. Он разглядел танки (в том числе новые Т-34-85), тяжелые штурмовые орудия, и в поединок с передовым русским отрядом вступал с неохотой. Но у него был приказ нанести удар и остановить бронетанковую колонну, которая могла перекрыть железную дорогу. Бронепоезд имел на вооружении четыре скорострельных 88-миллиметровых зенитных орудия, 20-миллиметровые автоматы и несколько крупнокалиберных пулеметов.

Огонь был открыт на повороте, когда по колонне могла ударить вся артиллерия бронепоезда. Расстояние до цели составляло километр с небольшим.

Первой жертвой стала замыкающая «тридцатьчетверка». Бронебойный снаряд, способный пробить на таком расстоянии плиту толщиной шестнадцать сантиметров, ударил точно. Десять килограммов твердосплавной стали, летевшей со скоростью девятьсот метров в секунду, разнесли одно из колес Т-34 и пробили нижнюю часть корпуса.

Снаряд прошел под ногами механика-водителя, не задев его, но сержанту показалось, что ноги перешибло бревном. Возможно, на несколько секунд он потерял сознание. Снова открыв глаза и не чувствуя ног, механик продолжал давить на педали, уводя машину с линии огня.

Десант уже спрыгнул. Командир танка разворачивал башню, когда вторая болванка ударила сверху вниз в кормовую часть, мгновенно воспламенив двигатель.

– Покинуть машину! – кричал лейтенант, успев выпустить снаряд.

Башнер и командир танка, выскочив наружу, тянули за руки механика-водителя с бессильно волочившимися ногами. Следом лихорадочно выбирался к люку стрелок-радист, которого преследовало гудевшее, как в топке, пламя.

Огненный язык хлестнул парня, насквозь прожигая одежду и кожу. От нестерпимой боли вырвался такой пронзительный крик, что механика выдернули одним рывком. Попытались схватить стрелка-радиста. Мелькнула ладонь с растопыренными пальцами, крик угас, а из квадратного люка выкатился клубок пламени.

Если экипажу этого танка в значительной мере повезло (спаслись три человека), то новый Т-34-85, который так берег капитан Болотов, вспыхнул от попадания в борт, не успев сделать ни одного выстрела из своей сильной 85-миллиметровой пушки. Боекомплект, семь десятков снарядов, взорвался через считаные секунды, не дав возможности никому из пяти танкистов выскочить наружу.

Если бы немец-майор рискнул подогнать свой хорошо вооруженный бронепоезд поближе, он бы добился куда большего успеха. Но расстояние в тысяча двести метров до ближнего танка оказалось далековатым для точной стрельбы.

Танки и самоходки, лавируя, открыли ответный огонь. Фугасные снаряды взрывались на насыпи, пролетали в опасной близости от бронепоезда.

– Ах ты, черепаха хренова! – орал комбат Болотов, не в силах видеть, как гибнут люди и танки.

Пересев за прицел, он вторым выстрелом угодил в наблюдательную площадку. Офицера-корректировщика вмяло, ломая кости, в железную стенку. Взрывная волна и осколки хлестнули по расчету спаренной пулеметной установки. Крупнокалиберный ствол вышибло из креплений, убило осколками унтер-офицера. Двое других пулеметчиков лежали, закрыв головы руками.

Чистяков уже развернул свою машину и, наводя орудие на цель, вызывал Авдеева:

– Степан, прижимайся ближе к насыпи! Ты меня слышишь?

Болванка, пролетевшая рядом, толкнула самоходку Чистякова волной сжатого, как резина, воздуха. Раскаленный снаряд выбил крошево щебня из покрытия дороги и закувыркался, оставляя в траве обугленный след.

Фугас, выпущенный Хлебниковым, тоже прошел мимо. Колесник заложил резкий вираж, и сержант не успел толком прицелиться. Суета первых минут уступала место быстрым, но осмысленным действиям командиров машин.

Танковый снаряд врезался в основание железнодорожной колеи, раскидав куски расщепленных шпал. Шестидюймовый фугас из орудия Авдеева поднял фонтан щебня на обочине, проломил крупным осколком стенку броневагона и сбросил со своих мест двоих артиллеристов.