Я, Дрейфус - Бернис Рубенс

Мне Джордж нравился. Он не был блестящим учеником, но отличался прилежанием, и были в нем качества, увы, в основном школьникам не присущие — чувство юмора и, порой, склонность к шалостям. Я никогда не причислял Джорджа к последователям Эклза, равно как и сам Эклз, поэтому он и пришел ко мне обсудить просьбу Джорджа. Эклз сказал, что, если включить Джорджа, получится тринадцать человек, и хотя он не суеверен, мальчикам это число может не понравиться. Я такую вероятность отмел сразу. У меня возникло подозрение, что суеверие — всего лишь отговорка и он сам не хочет включать Джорджа в группу, поэтому я настоял на этом. Я искренне надеялся, что оказываю юному Джорджу услугу.

— Возможно, вы и правы, сэр Альфред, — сказал Эклз.

Не знаю почему, но в том, как мой титул произносили такие, как Эклз, мне слышалось что-то слегка оскорбительное.

Итак, в каникулы они уехали, и я с нетерпением ждал возвращения Джорджа. Мы с Люси взяли детей и отправились на неделю в деревню. Мэтью с нами не поехал. У его детей каникулы были в другое время. Поэтому я пригласил провести с нами несколько дней нашего «главного поэта школы». Ричард так и не обзавелся постоянной девушкой, и перспектива новых лугов и пастбищ его крайне воодушевила. У меня не было особых надежд на то, что поэт будет востребован в нашей деревушке. Ее жители с подозрением относились к любым деятелям искусства, но отговаривать его я не хотел.

Прошло меньше года со смерти моих родителей. Я постепенно привыкал к своему сиротству, но боль от утраты не уходила. Их могилы были уставлены цветами даже в наше отсутствие, что доказывало, как их уважали в этой маленькой общине. И нас там всегда привечали — будто им сохранение этих связей было важно не меньше, чем нам. Ричарда тоже приглашали на чай и на ужин, даже предложили ему устроить поэтический вечер в тамошнем зале собраний. К моему удивлению, он согласился, и я беспокоился, хорошо ли его примут. Я думал, народу соберется немного, отнесутся к нему с недоверием, но собрался полный зал, публика была воодушевлена. Ричард по такому случаю надел чистые джинсы и розовую рубашку с шейным платком в цветочек. Он вышел на сцену и не успел открыть рот, как раздались аплодисменты; весь следующий час публика сидела и молча внимала его завораживающим стихам. Когда же он закончил, раздались разочарованные возгласы — зрители хотели продолжения. А когда они отбили ладони, то вместо аплодисментов топали ногами. По-моему, все девушки и женщины в зале и даже несколько мужчин чуть ли в него не влюбились, так что мы с Люси удалились, оставив его в шквале оваций. Я был уверен, что больше ему не придется ездить в поисках постоянной привязанности — он найдет ее у нас в деревне.

На тех каникулах я часто думал о Джордже, мне очень хотелось, чтобы он провел время с удовольствием. Но порой я боялся, что вернусь в школу и окажется, что я совершил ошибку. Однако, едва увидев Джорджа, я понял, что у него все хорошо. Как-то раз я пригласил на обед за свой стол его и его друга Дэвида Соломона. Я спросил его о поездке, он сказал, что это были лучшие его каникулы и что он непременно поедет туда снова на следующий год.

Я заметил, что после каникул он тоже стал ходить на чай к Эклзу. Я видел, как он шагает со всей группой по полям во время прогулок после уроков. И мне показалось, что к концу года Джордж Тилбери окончательно попался на крючок к Эклзу. Мне эта привязанность совсем не нравилась, но еще неприятнее было заметить, что он перестал дружить с Дэвидом Соломоном. Вряд ли они поссорились, но прежней близости не было и в помине, и меня это почему-то серьезно заботило. Видно было, что Джордж Тилбери в корне переменился и поэтому, увы, потерял чувство юмора. Мне очень хотелось с ним поговорить, но у меня не было никаких причин вызвать его к себе в кабинет. Ко мне постоянно заходил кто-нибудь из учеников, но я никого не приглашал специально. Если не имелось на то серьезных причин, я никого не уговаривал — это не в моем обычае. А с Джорджем причин не было. До летнего семестра, когда из отчета воспитателя я понял, что у него вдруг существенно упала успеваемость. Я вызвал Джорджа к себе и спросил, чем он это объясняет.

— Я стараюсь как могу, сэр, — сказал он.

В его голосе слышалась дерзость, совсем не свойственная прежнему Джорджу.

— Вы способны на большее, — сказал я.

— Это мой максимум, сэр, — ответил он, мол, ничего другого предложить не могу.

И тут я рассердился.

— На следующий год вам сдавать экзамены на аттестат, а при таких показателях на университет рассчитывать не приходится. Ваш отец очень расстроится.

Мне самому было противно, что я прибегаю к таким аргументам. Это свидетельствовало о моей же слабости. Джордж ничего не ответил. Просто презрительно смотрел на меня. Я уставился на него. А потом спросил:

— Джордж, вас что-то беспокоит?

— Ничего, сэр. Совершенно ничего.

Его тон изменился. Он снова стал маленьким мальчиком, и я понял: сколько бы он это ни отрицал, что-то его тревожит.

— Вы же понимаете, вы всегда можете прийти поговорить со мной.

— Благодарю вас, сэр.

Он сделал шаг назад — ему явно хотелось поскорее сбежать. Мне показалось, что за дверью моего кабинета он расплачется.

— В любое время, — продолжал я. — Помните об этом. Можете идти, — к его радости, сказал я.

— Благодарю вас, — пробормотал он и вышел.

Потом я побеседовал с его воспитателем. Тот тоже заметил, что мальчик ходит угрюмый, но иногда вдруг ведет себя дерзко. Он пообещал присмотреть за ним.

Джордж не шел у меня из головы, и скоро его образ стал преследовать меня по ночам — вместе с подмигивающим Эклзом.

Незадолго до начала летнего семестра в дверь моего кабинета робко постучали — так робко, что я сразу понял: это кто-то из учеников. Я не стал говорить «входите», как сказал бы любому учителю. Я подошел и открыл дверь сам, чтобы придать чуть больше уверенности тому, кто за ней стоял. Там оказался Джеймс Тернкасл, и я даже предположить не мог, что ему от меня понадобилось. Джеймс был блестящим учеником, одним из лучших в школе. Я мало что о нем знал, кроме того, что он выученик Эклза. Его отец был дипломатом где-то на Ближнем Востоке, но родителей его я никогда не видел. Джеймс хоть и входил в группу при Эклзе, мне он всегда казался скорее одиночкой. Он был красивый мальчик, выглядел немного старше своих лет. Он собирался сдавать обязательные экзамены на аттестат. В то лето по всем параметрам его академической подготовки хватило бы для поступления в университет. Я предложил ему сесть. Усевшись, он заерзал на стуле.

— Не спешите, — сказал я, поняв, что ему трудно высказать свою просьбу. — Чем я могу помочь?

— Я хочу пропустить год. После обязательных экзаменов на аттестат, — выпалил он. Сказал он это так быстро, будто хотел поскорее покончить с этим делом.

Его просьба меня удивила.

— Почему вдруг? — не мог не спросить я.

— Я хочу сделать перерыв перед тем, как сдавать на аттестат о полном образовании.