Презумпция невиновности - Скотт Туроу

– Я, собственно, пришел за вашим заключением. Вы сказали Липранцеру, что оно готово.

– Как же, как же, где-то здесь оно. Этот задрыга Липранцер хочет, чтобы ему немедленно все докладывали.

Чтобы найти заключение, Кумачаи начинает рыться в бумагах на столе.

– Похоже, вы недолго пробудете заместителем окружного. Похоже, Нико дель Ла-Гуарди Хоргана под зад коленом, а? – Кумачаи смотрит на меня и улыбается, как делает всегда, говоря собеседнику неприятные вещи.

– Поживем – увидим, – коротко говорю я, но потом решаю перейти в наступление. – Вы с Делягарди друзья-приятели, доктор?

– Нико – хороший человек, классный специалист. Вот сядет в кресло, тогда задаст жару всем этим адвокатам-защитникам. Ага, вот оно. – Он протянул мне бумаги и уткнулся в телевизор. – Гляньте на нашего Дейва Паркера. Немного порошочка в одну ноздрю – и какой мяч, какой мяч!

Мысль о связи Нико и Кумачаи не приходила мне в голову, а между тем она объяснима: прокурор, передающий в суд дела об убийствах, и полицейский патологоанатом. Они нужны друг другу.

Я спрашиваю Кумачаи, могу ли я присесть на несколько минут.

– Само собой. – Он отодвинул кипу газет и снова уткнулся в телевизор.

– Мы с Липранцером разрабатываем одну версию. Впрочем, это не версия, а пока что только идея. Каролина вела опасную жизнь. Может быть, у нее была рискованная связь, которая завершилась крупной ссорой. И когда ее возлюбленный понял, что она уже не дышит, он стукнул ее по голове, чтобы запутать следы. Как, по-вашему, это возможно?

– Ни черта подобного.

– Почему?

– Потому. Полицейские – тупицы. Из мухи делают слона и наоборот. Читайте мое заключение. Там все написано. Липранцер подгонял меня как бешеный, а теперь оно валяется, никому не нужное.

– Вы имеете в виду это заключение?

– Нет, другое – с результатами аутопсии. Кто-нибудь видел у нее ссадины на лодыжках, коленях или запястьях? Никто не видел. Дамочку угробили ударом в голову, а не задушили. Читайте выводы вскрытия.

– Да, но она была все-таки связана, и связана крепко. На фотографиях виден след от веревки на шее.

– Знаю, знаю. Когда ее привезли, она была вся перетянута. Преступник затягивал веревку все туже и туже. Должна была остаться глубокая ссадина, а у нее только чуть-чуть повреждена кожа.

– И что это, по-вашему, значит?

Кумачаи улыбается. Не любит до поры до времени раскрывать карты. Снова вперивается в телевизор. На лбу отблески экрана.

– Немного повреждена кожа – о чем это говорит?

Я терпеливо жду ответа. Телекомментатор хвалит очередной бросок.

– Вы вынуждаете меня вызвать вас для дачи показаний повесткой, – говорю я улыбаясь, но в голосе у меня звучит металл.

– Чего-чего?

– Немного повреждена кожа – о чем это говорит?

– О том, что дамочку сперва связали. Устраивает?

Несколько секунд я перевариваю информацию. Кумачаи знает, что я теряюсь в догадках.

– Подождите, – говорю я. – Я считал, что преступник ударил Каролину, чтобы утихомирить ее. Удар оказался смертельным, но наш клиент этого не знает или не хочет знать. Он связывает ее и насилует, причем делает это одновременно. Правильно я понимаю, или вы изменили свое мнение?

– Изменил мнение? Читайте заключение и не говорите, чего не знаете. Может, это только так выглядит – связывает и насилует. Это легавые так думают, а не я.

– Хорошо, а вы как думаете?

Кумачаи улыбается, пожимает плечами.

– Послушайте, – говорю я, – мы десять дней бьемся над раскрытием этого преступления, и только теперь я узнаю, что он сначала накинул ей на горло веревку. Вы должны были давно сказать мне об этом.

– Надо было спросить. Задрыга Липранцер звонит, давай, говорит, скорее заключение. Я даю заключение, но никто не спрашивал, что я об этой истории думаю.

– А сейчас я спрашиваю.

Кумачаи откидывается на спинку кресла.

– Может быть, я вообще ничего не думаю.

Ну и тип… Либо он еще больший стервец, чем я думал, либо тут кроется какой-то умысел. Я мысленно перебираю факты.

– Вы хотите сказать, что сначала она была изнасилована, а уж потом связана?

– Потом связана, да. Изнасилована? Теперь думаю, нет.

– Именно теперь?

– Именно теперь. – Мы не отрываясь смотрим друг на друга. – Читайте заключение.

– О вскрытии?

– Нет, другое. Вот эту бумагу.

Он показывает на папку, которая у меня в руках. Открываю ее. Это заключение, подготовленное в химической лаборатории. Читаю. Оказывается, во влагалище Каролины Полимус обнаружено еще одно вещество – ноноксинал-9. Он входит в состав спермицидной пасты. Поэтому и не были обнаружены сперматозоиды, обладающие оплодотворяющей способностью.

Кумачаи нахально улыбается во весь рот.

– Вы утверждаете, что эта женщина пользовалась противозачаточными средствами?

– Утверждаю. Эта дамочка пользовалась контрацептивной пастой, колпачок ею смазывала.

– Колпачок? – медленно переспрашиваю я. – И вы не заметили его во время вскрытия?

– Ни черта подобного! – Кумачаи ударяет кулаком по столу и хохочет во все горло. – Вы же присутствовали при аутопсии, Сабич. Видели, как разрезали эту дамочку. Никакого колпачка.

Я смотрю на него, стиснув зубы.

– Куда же он делся?

– Хотите знать мое мнение?

– Будьте любезны.

– Его забрали.

– Кто, полицейские?

– Полицейские – тупицы, но не до такой степени.

– Кто же тогда?

– Не полицейские и не я. Должно быть, ваш клиент.

– Убийца?

– Больше некому.

Я снова перечитываю заключение химиков, и многое проясняется. Я стараюсь сдерживаться, но меня пробирает злость. Чувствую, как кровь бросилась мне лицо. Кумачаи, конечно, все видит. Четверть часа промотав мне душу, он наконец снисходит до объяснения. Вероятно, считает, что рано или поздно я сам все пойму.

– Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что все это подстроено. Дамочку пришил ее любовник. Он приходит, они выпивают, занимаются любовью. Все вроде бы нормально. Но что-то вдруг пошло не так. Он хватает, что попало под руку, бьет ее по голове, потом старается представить все так, чтобы это выглядело как изнасилование. Он связывает ее, извлекает колпачок – и будь здоров. Вот что я думаю.

– А что думает Томми Мольто? – спрашиваю я.

Поганец Кумачаи видит, что я загоняю его в угол, но все же криво улыбается и даже пытается рассмеяться, но получается это у него плохо.