Дважды невезучие - Татьяна Устименко

– И где находятся эти твои Бодуляны? – нетерпеливо перебил орка Зорган.

– Рядом! – махнул рукой Бальдур. – День ходу.

– И на что похоже это снадобье? – недоверчиво фыркнул слепец. – Никогда о нем не слыхивал. А ты, часом, не врешь?

– Мамой клянусь! – торжественно заверил его Бальдур. – Снадобье – это обычный, вернее, необычный самогон, настаиваемый на тридцати травах. А деревенские жители делают его для себя и употребляют в нескромных количествах…

– Алкаши! – понимающе хмыкнул эмпир. – Такие точно не отдадут и не продадут…

– И как же мы добудем волшебную настойку? – деловито осведомилась я. – Нужно как-то раздобыть оный самогон, обезопасить себя от Охотников и спасти наших похищенных друзей. Поэтому я ставлю вопрос конкретно: как мы добудем это гоблиново пойло?

– Не знаю! – развел руками слепой.

– Не знаю! – пожал плечами Зорган.

– Не знаю! – печально вздохнул эльфийский принц.

– Зато я знаю! – гордо выпятил грудь Бальдур. – Все просто. Мы тайком проберемся в деревню и… украдем волшебный самогон! Кто идет со мной?

– Я! – обреченно вздохнула я, украдкой косясь на протестующе сморщившегося Стрелка. А чего, интересно, он кривится? Все равно отступать мне теперь уже некуда. Косячить так косячить!.. – И не уговаривай, все равно я Бальдура не отпущу в одиночку на такое опасное задание, – в качестве оправдания выдала я. – А кроме того, если во мне постоянно борются добро и зло, то…

– То постоянно побеждает придурь! – насмешливо оборвал слепой. – Ладно уж, ступайте…

Дело шло к вечеру, но нагретая за день пологая крыша сарая, покрытая тонким слоем соломы, напоминала раскаленную сковородку, а мы, возлежащие на ней в позе утомленных работой тружеников полей, – трех жарящихся рябчиков. Мы – это я, Бальдур и Зорган, наотрез отказавшийся оставить меня наедине с непутевым орком, способным, по словам эмпира, втянуть девушку во все мыслимые и немыслимые неприятности. Так наше трио попало в деревню со звучным названием Большие Бодуляны. Кстати, о том, насколько оное название соответствует суровой действительности, нам предстояло узнать совсем скоро…

– Скучно! Когда начнем? – Я зевнула и перевела взгляд на забор, возвышающийся прямиком перед сараем. Сей архитектурный шедевр являл собой весьма плачевное зрелище – старый, потемневший от времени, с расшатанными досками-горбылями, добрая половина коих то там, то здесь вовсе отсутствовала, и в этих местах вызывающе торчали наскоро обструганные колья. За забором же, постепенно наливаясь закатным румянцем, спела вишня. Крупные, идеально круглые, без малейшего изъяна ягоды даже сейчас, с недозрелыми зеленоватыми бочками, выглядели невероятно аппетитно. Я шумно сглотнула, с трудом отводя взгляд от столь соблазнительного зрелища. Кто-то из древних мудрецов сказал, что миром правят любовь и голод. Точно – правят, даже здесь, на острове богов.

– Ночью! – заявил орк, тоже голодный и также не сводящий глаз с заманчивых ягод. – Когда стемнеет, не раньше…

Сквозь ветви с алеющей вишней просматривалась соседская изба с высокого крыльца которой крадучись спускался невысокий мужичок. Его бороденка цвета весеннего, перемешанного с оттаявшей землей снега воинственно топорщилась.

– Ого! – воодушевился Зорган, враз забыв о скуке. – Никак тот самый дед Агафон – ценитель местного самогона, собственной склочной персоной?!

Между тем дед воровато оглянулся и резво вчистил по улочке, быстро скрывшись из виду.

– Забудь, что я о нем рассказывал, – вяло отмахнулся Бальдур, даже головы не повернув. – Наверняка он с похмелья и злющий аки гоблин…

– Вернее, с бодуна! – со вкусом поправил эмпир. – А значит, легкая добыча…

– Не-а, – упорствовал орк. – Лучше подождем местную повитуху, она всегда по ночам к травнице за самогоном ходит. Повитуха – бабка хилая и подслеповатая, у нее самогон украсть легче будет, чем у Агафона, способного за бутыль даже демону горло перегрызть.

– Сдрейфил, что ли? – высокомерно хмыкнул эмпир. – Так вот, знай: кикимор бояться – клюквы не едать!

– Ах так… сам ты сдрейфил! – С этими словами Бальдур резво съехал до края крыши, запнулся ногой за какую-то железку, невесть как оказавшуюся здесь, и с воем средних размеров гарпии ухнул вниз.

Зорган ухмыльнулся и осторожно спустился по приставленной к сараю лесенке. Из большой кучи вырванных с огорода сорняков раздались невнятные ругательства, а потом несчастную, уже успевшую увянуть травку разнесло в стороны. Хмурый орк поднялся на ноги, вытряхивая из вставшей дыбом шевелюры сухие веточки.

– А по-простому выбраться нельзя было, проводник недоделанный?! – ужаснулась я. – Без лишних сценических эффектов?

– Спокойно! – невозмутимо отозвался Бальдур, отряхнул ладони и хорошо поставленным голосом пропел какую-то абракадабру, из коей мы с Зорганом не поняли ни слова.

Зато сорняки, как оказалось, все поняли отлично – взмахнув печально обвисшими листочками, они стайкой беззаботных пичужек взмыли в воздух и, перелетев забор, в живописном беспорядке устлали землю под соседскими вишневыми деревьями. Юный маг пожал плечами, почесал маковку и, просияв, выдал:

– Что ни делается – все к лучшему!

– Ого, какой крутой – ломом подпоясанный! Так ты еще и колдовать умеешь? – впечатлился виконт.

– Немного! – скромно зарделся орк. – Предлагаю посидеть под забором и подождать деда Агафона, чую – он за выпивкой к травнице отправился…

В своеобразной засаде было до ужаса неудобно – мало того что забор здесь вплотную подходил к свежей навозной куче, так еще злющая крапива в полтора человеческих роста нещадно жалила наши босые пятки. Ибо сапоги нам пришлось снять для бесшумности передвижения и для конспирации, ведь местные такую обувь не носили, а чужие следы могли насторожить какого-нибудь деревенского вояку. Поэтому выбора у нас не осталось. А Бальдур – по мнению Зоргана, успевший от скуки повредиться в своем и так невеликом уме, – всерьез решил заняться слежкой за объектом нашего интереса, и отсюда как раз отлично просматривался соседский двор, чему немало способствовала зияющая дырка на месте выбитой когда-то доски. По двору, кстати, сейчас бестолково метался дед Агафон, хитро оглядываясь и бережно, аки кормящая мать единственное дитя, придерживая что-то за пазухой. Наконец сумбурный забег закончился возле крыльца, под которым стояло ведро. Вновь оглядевшись по сторонам и не заметив, по-видимому, ничего подозрительного, Агафон выудил из-под телогрейки, которую носил не снимая в любое время года, внушительных размеров бутыль с плескающейся внутри мутной жидкостью, любовно погладил пузатые стеклянные бока и ловко засунул ее в ведро. Вздохнул с облегчением, потер руки и, крякнув, гордо прошествовал в избу. Мы понимающе переглянулись… В наших головах промелькнула одна и та же мысль, и слов не потребовалось.

– Тот самый самогон? – на всякий случай спросила я.