Девушка с обложки - Мэри Каммингс

Но чем скромный фотограф мог заинтересовать международного преступника?

А может, он был одним из подручных Кафира?

Нет, чепуха… Он же не какой-то там бывший уголовник!

Да и зачем ему? Из-за денег? Но несмотря на весь свой «принцип экономии», Боб никогда не хватался за что попало, лишь бы побольше заработать — наоборот, рассказывал как-то со смехом, что отказался от выгодного контракта, потому что другое предложение было ему интереснее с профессиональной точки зрения! Он не играл ни в карты, ни на бегах; если что-то и покупал — то в основном фотоаппаратуру…

— Томми, а что с фотоаппаратом Боба? Знаешь, у него в кармане обычно был такой маленький аппаратик, он им снимал все, что ему интересным казалось.

— При нем не нашли никаких вещей. Ни фотоаппарата, ни бумажника, ни ключей — пустые карманы.

Ну где, где, где она могла видеть человека в черном?! Ведь видела же, определенно видела его раньше! Может, где-то на съемках?

Клодин старалась не думать об этом, зная, что чем настойчивее пытаешься что-то вспомнить — тем хуже это получается, и надеясь, что рано или поздно верный ответ сам вынырнет из глубины памяти.

Она стала хуже спать — часами ворочалась с боку на бок, а перед глазами вставала то темная фигура на фоне неба — огромная, куда больше, чем наяву — то знакомо-незнакомое лицо, промелькнувшее совсем близко перед ветровым стеклом.

— Клодин, ну почему ты не хочешь нам довериться? Если бы ты пришла к нам, мы бы сумели тебя защитить!

— Да… и ты уверен, что буквально на следующий день Кафиру не будет известно, где я?

— Пойми, если это действительно Кафир, то ты в опасности. Я не хочу, чтобы он тебя убил, Клодин, ну пожалуйста, будь благоразумной!

— Нет. Мне сейчас безопаснее там, где я нахожусь…

В середине недели Клодин обнаружила пробел в «образовании» Сильвы. Львица отлично умела по команде садиться и ложиться, приходила, когда звали, а продемонстрированный Жери смертельный номер с нападением и рычанием был просто фантастикой (правда, повторить его Клодин бы не рискнула) — но при этом она совершенно не умела давать лапу!

Понадобилось два вечера и фунтовая упаковка бекона, чтобы исправить упущение. Лапа была большая, тяжелая — когда она плюхалась на колено, получалось весьма чувствительно.

К этому времени Клодин уже обвыклась окончательно и воспринимала присутствие в комнате львицы как нечто вполне нормальное и само собой разумеющееся. Кошка как кошка, только размером немного побольше.

Единственное, в чем они с Сильвой никак не могли придти к единому мнению — это полная убежденность львицы, будто любая еда, оставленная без присмотра на столике — ее законная добыча. Она сжирала все — от салата с острой Приправой до диетических крекеров.

Дошло до того, что Клодин, будучи уверенной, что уж тут-то Сильва не позарится, оставила на столе чашку с кофе и буквально на секунду выскочила на кухню. Пить кофе та и правда не стала — только расплескала по столу.

Львята, казалось, подрастали с каждым днем. Впрочем, так оно и было — Арлин утверждала, что они в этом возрасте должны в день набирать грамм по сто, если не больше.

Они уже начали вставать на лапки, могли сделать несколько неуверенных шажков. Чем дальше, тем больше была видна разница в характерах: девочка — бойкая, любопытная и игривая; мальчик — будущий «царь зверей» — куда ленивее. Стоило Сильве улечься на матрасе, как девочка, пока ее незадачливый братец крутил головой и хлопал глазами, устремлялась к ней и жадно вцеплялась в сосок.

Впрочем, молока, по словам Арлин, пока что хватало обоим — прикармливать львят она собиралась лишь с месячного возраста.

— Я в армии семь лет отслужил, из них последние пять — в САС[5]. А потом мне предложили эту работу.

— Тебе она нравится?

— Да. И платят здесь неплохо. Так что у меня в результате с отцом отношения наладились — я часть денег ему посылаю, он смог нанять на ферму работника и больше не требует, чтобы я вернулся ему помогать.

— А что твой отец разводит на ферме?

— Только не смейся, ладно? Гусей…

— Пхи!

— Я так и думал, что ты будешь смеяться…

Иногда Клодин казалось, что и съемки, и придурок-режиссер с его «крутись-крутись» — все это было не на прошлой неделе, а целую жизнь назад; что она уже давным-давно живет в этом доме — ухаживает за Сильвой, растит львят и ездит в Париж, чтобы поговорить с Томми. И хотя она знала, что к тому времени, когда львят понадобится прикармливать, ее здесь уже не будет, но порой думала, что, наверное, придется купить большой клеенчатый передник, чтобы не перемазаться…

Когда она ловила себя на этом, то напоминала самой себе: «Я — Клаудина! Клаудина! Скоро все будет нормально и я вернусь к своей обычной жизни…»

Мысли вслед за этим приходили невеселые.

Вернется ли? Или теперь, куда бы она ни пошла и ни поехала, за спиной будет маячить тень человека в черном?

Конечно, можно, как предлагает Томми, сдаться под защиту контрразведки или самой нанять парочку телохранителей. Ну и сколько времени потом прятаться и бояться, не иметь возможности свободно пройтись по улице, по магазинам или поехать к друзьям без опасения, что она навлечет на их дом беду? Месяцы? Годы?

Ну где, где, где она видела этого человека?! Возможно, если удастся это вспомнить — тогда его поймают, и все будет хорошо.

— Как там мой кот поживает?

— Этот мерзавец уже дважды пометил мне ботинки! Почему-то ботинки Макса его не устраивают — нет, именно мои выбрал!

Из телефонного разговора:

— Если бы не ваше требование о личной встрече, этой проблемы бы сейчас не стояло.

— В нашей работе порой бывают досадные случайности. Тем не менее, я не вижу особой проблемы — вы же сами говорите, что она до сих пор в Париже. От вас требуется только обнаружить ее по своим каналам, все остальное я сделаю сам.

— Да, но пока что из-за этой «досадной случайности» вы не можете приступить к основной задаче!

Из дневника Клодин Бейкер: «…Неужели мне нужно до семидесяти лет дожить, чтобы мужчины наконец поняли, что у меня, кроме ног, еще и голова есть?»…

В воскресенье Клодин поссорилась с Сильвой. Та была сама виновата — ночью разодрала мяч и раскидала по всей комнате обрывки кожи и тряпок. Клодин в сердцах шлепнула ее по заду — совсем легонько, Дино — и тот бы, наверное, не обиделся. Но львица в ответ устроила «акцию протеста»: после прогулки не пожелала уходить со двора, сделала вид, что не слышит ни крика «Сильва, домой!», ни льстивых уговоров «Ну Сильвочка, ну умница, ну пожалуйста!». Единственное, что на нее подействовало — это запах бекона, который Клодин была вынуждена принести с кухни и, словно белым флагом, помахать им над головой.