Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Сырцов. Сговорились мы с Вами, тов. Сталин!

Сталин. Вы не требовали этого разговора. Если бы вы требовали, то 3 дня мы бы говорили»[140].

Такая неуемная демонстрация «демократизма» выглядела столь нелепо, что при правке стенограммы последнюю фразу заменили более спокойным текстом: «Мы бы, наверняка, побеседовали с Вами по любому вопросу». Еще более характерен тот факт, что Сталин счел необходимым подробно объясниться по поводу заявлений Сырцова о фракционности в Политбюро. В своей речи на заседании 4 ноября он сразу же заявил, что секретных заседаний на бывшей квартире Цеткин не было, что он там лишь готовился к докладу для XVI съезда партии («вдали от телефонных звонков») и беседовал с отдельными членами Политбюро. «За период моей работы в этой квартире у меня побывали там по одному разу и в разное время Молотов, Калинин, Серго, Рудзутак, Микоян. Ни Каганович, ни Яковлев, ни Постышев, вопреки сообщению т. Сырцова, не бывали в этой квартире, никаких собраний не было и не могло быть на этой квартире. Встречались ли мы иногда, некоторые члены Политбюро? Да, встречались. Встречались главным образом в помещении ЦК. А что в этом плохого?»[141].

Продолжая игру, Сталин в конце заседания 4 ноября, после того как уже прозвучали радикальные предложения об исключении Сырцова и Ломинадзе из партии и фактически принято решение об их выведение из состава ЦК, сделал неожиданное «примиряющее» предложение:

«Сталин. Слушайте-ка, а если их в кандидаты ЦК перевести, не выйдет?

Косиор. Это новое что-то.

Сталин. Нельзя?

Председатель (Рудзутак. — О. X.). По-моему, мы не правомочны решать этот вопрос»[142].

При правке стенограммы эти фразы были вычеркнуты. Однако в любом случае они могут рассматриваться как свидетельство намерений Сталина выглядеть лояльным лидером. Благодаря осторожности и покоящейся на этой осторожности поддержке аппарата, Сталин победил своих соперников в Политбюро. В начале 1930 г. сталинская победа была материализована в политике «большого скачка», ввергшая страну в новые бедствия. Кризис, а также явное укрепление единоличного лидерства Сталина вызывал недовольство части партийных функционеров. Использование многократно применяемого в 1920-е годы механизма своеобразного арбитража ЦК было в этих условиях вероятным и единственно возможным способом очередной корректировки персональной конфигурации высшей власти. Дело Сырцова и Ломинадзе показало, что, по крайней мере, два влиятельных члена ЦК были сторонниками такого способа действий. Сколько единомышленников они реально имели или при определенных условиях могли иметь в ЦК мы уже никогда не узнаем. Во всяком случае, трудно поверить, что два опытных и хорошо информированных высокопоставленных чиновника решили просто так плыть против «политического течения». Нетрудно предположить, что они знали больше того, в чем признались на заседании 4 ноября.

Рассчитывая рано или поздно апеллировать к пленуму ЦК, Сырцов, Ломинадзе и их сторонники понимали, что им нужно будет представить некую программу. Однако поле маневра при ее составлении у новых оппозиционеров было достаточно ограниченным. С одной стороны, оно ограничивалось политическими взглядами членов группы и их предыдущим практическим опытом. Все они были скорее леваками, чем «правыми». Кроме того, они были активными участниками того ультралевого поворота «генеральной линии», который осуществлял Сталин в борьбе с «правыми». Достаточно напомнить, что именно Сырцов и его сторонники активно содействовали Сталину во время его знаменитой поездки в Сибирь в начале 1928 г., поездки, которая положила начало печально знаменитому «сибирскому методу» чрезвычайных заготовок хлеба[143]. Сырцов, кстати, подчеркивал этот факт в своих заявлениях в ЦКК. С другой стороны, Сырцов и Ломинадзе должны были учитывать то, что большинство членов ЦК были также глубоко вовлечены в практическую реализацию политики «большого скачка» и совершили многочисленные преступления (хотя вряд ли считали их преступлениями) во время коллективизации и «раскулачивания». Уже по одной этой причине большинство членов ЦК не могли сочувствовать лидерам «правого уклона».

Все это объясняет, почему и Сырцов, и Ломинадзе столь категорически отрицали свое сочувствие «правым». Как убедительно показал Р. У. Дэвис, предложения Сырцова и Ломинадзе нельзя считать тождественными программе Бухарина 1928–1929 гг., поскольку они никогда не полагали, «возможно повернуть индустриализацию и восстановить такой рынок, на котором предлагаемые государством цены могли заинтересовать крестьян добровольно реализовать значительную часть своей продукции»[144]. Фактически Сырцов, Ломинадзе и их сторонники вели речь о проведении того же левого курса, который уже стал реальностью, но более сбалансированного и свободного от авантюризма и эксцессов. Наиболее подробные предложения в ряде своих выступлений летом — осенью 1930 г., а затем на заседании Политбюро 4 ноября представил Сырцов. По поводу политики форсированной индустриализации он говорил, что «в отдельных случаях необходимо некоторые темпы делать более реальными, отказываться от преувеличенных, дутых планов»[145] Сырцов критиковал также массовые репрессии против «буржуазных специалистов». Он заявлял, что репрессии порождают в среде инженерно-технических работников «терроризированность, которая мешает им в своей области проявлять известную инициативу», заставляет бездействовать, «ограждать себя всякими расписками и документами»[146]. В деревне Сырцов призывал к большей осторожности при проведении дальнейшей коллективизации. Неоднократно и в своих предыдущих заявлениях, и во время допросов в ЦКК, и на заседании 4 ноября 1930 г. Сырцов говорил о важности финансовой стабилизации.

О возможности воплощения в жизнь варианта левой политики, очерченной Сырцовым, свидетельствовал тот факт, что его в определенной мере реализовал сам Сталин, после того как наконец осознал степень угрозы «большого скачка». Как будет показано в последующих разделах, начав с реабилитации «буржуазных специалистов» и повышения авторитета инженерно-технических руководителей, Сталин закончил существенным сокращением уровня капитальных вложений в индустриальные отрасли, относительной стабилизацией на этой основе бюджета и более активным использованием товарно-денежных регуляторов развития советской экономики. Даже такие ограниченные меры дали немалый результат. Однако за опоздание с их проведением была заплачена невероятная цена, выраженная в миллионах человеческих жизней (прежде всего жертв голода) и огромных экономических потерях.