Остров Крым - Василий Аксенов

«Да перестань же ты, Марлен, все время думать о делах, –одернул себя Кузенков. – Подумай обо всем об этом с другого угла. ВедьЛучников не только твой объект, но и друг. Ведь этот, как вы его называетемежду собой, OK, то есть Остров ОКЭЙ, не только „политический анахронизм“, но ичудесное явление природы. Тебе ли уподобляться замшелым „трезорам“, которые, потогдашнему выражению, „горели на работе“, а проку от которых было чуть, одналишь кровь и пакость. Ты современный человек. Ты, взявший имя от двухвеличайших людей тысячелетия».

Сегодня днем на улицах Москвы с Марленом Михайловичемслучился любопытный эпизод. Вообще-то, по своему рангу Марлен Михайлович мог быи не посещать улиц Москвы. Коллеги его уровня, собственно говоря, улиц Москвыне посещали, а только с вяловатым любопытством взирали во время скоростныхперемещений из дачных, поселков на Старую площадь, как за окнами «персоналок»суетятся бесчисленные объекты их забот. Марлен Михайлович, однако, считал своимдолгом поддерживать живую связь с населением. У него была собственная машина,черная «волга», оборудованная всякими импортными штучками из сотой секции ГУМа,и он с удовольствием ее водил. Ему было слегка за пятьдесят, он посещалтеннисный корт «Динамо», носил английские твидовые пиджаки и ботинки с дырочнымузором. Эти его вкусы не полностью одобрялись в том верховном учреждении, гдеон служил, и он это знал. Конечно, слово «международник» выручало – имеешь делос буржуазией, нужна дымовая завеса, – но Марлен Михайлович отлично знал,что ниже этажом по его адресу молчат, а на его собственном этаже кое-кто иногдас легкой улыбкой называет его «теннисистом» и острит по поводу имениМарксизм-Ленинизм – этот вкусовой экстремизм конца двадцатых вызывает сейчаспонятное недоверие у аппарата, ибо попахивает левым уклоном в корнях, а вышеэтажом тоже молчат, но несколько иначе, чем внизу, пожалуй, там молчат сознаком «плюс-минус», в котором многообещающий крестик все-таки превалирует надуничтожающим тире. Вот это-то верхнее молчание и ободряло Кузенкова держатьсвою марку, хотя временами приходилось ему и показывать товарищам кое-какимивнешними признаками, что он «свой» – ну, там, матюкаться в тесном кругу, ну,демонстрировать страсть к рыбалке, сдержанное почтение к генералиссимусу, тоесть к нашей истории, интерес к «деревенской литературе», слегка деформироватьв южную сторону звуки «г» и «в» и, конечно же, посещать… хм… гм… замнем дляясности, товарищи… ну, в общем, финскую баню. Тут следует заметить, что МарленМихайлович ни на йоту не кривил душой, он был действительно своим в верховномучреждении, на все сто своим, а может быть, и больше, чем на сто. Так во всякомслучае предполагали психологи этажом выше, но им не дано было знать о некоторых«тайниках души» Марлена Михайловича, о которых он и сам хотел бы не знать, пооткуда иногда выскакивали на поверхность, всегда неожиданно, тревожные пузыри,объясняемые им, заядлым материалистом-диалектиком, наличием присутствия малоготайничка в анкете. Об этом-то последнем Марлен Михайлович знал прекрасно, номолчал, ну хотя бы потому, что не спрашивали, и только лишь гадал: знают ли онем те, кому все полагается знать. Так по необходимости, вихляясь иоговариваясь в короткой нашей презентации Марлена Михайловича Кузенкова, мыподходим, наконец, к упомянутому уже «любопытному эпизоду» на улицах Москвы.

Отыграв свою партию в теннис с генералом из штабастратегической авиации, Марлен Михайлович Кузенков вышел на Пушкинскую улицу.Красавица его «волга» была запаркована прямо под знаком «Остановка запрещена»,но ведь любой мало-мальски грамотный милиционер, глянув на номер, тут жепоймет, что эта машина неприкосновенна. Тем не менее, как только он подошел ксвоей красавице – нравилась она ему почему-то больше всех «мерседесов», «порше»и даже крымских «руссо-балтов» – как тут же с противоположной стороны к нему сталприближаться милиционер. Кузенков с улыбкой его ждал, уже представляя себе, какотвалится у нерасторопного служаки челюсть при виде его документов.

– Я извиняюсь, – сказал пацан лет двадцати ссержантскими погонами. – У вас литра три бензина не найдется? Мне толькодо отделения доехать.

– Пожалуйста, пожалуйста, – улыбнулся МарленМихайлович. – Бак полный. Только уж вы сами берите, сержант, у меня ишланга-то нету.

Этот пустяковый вроде бы контакт с населением Москвы,точнее, с ярким его представителем в милицейской форме, доставил МарленуМихайловичу значительное удовольствие. Он представил себе, как вытянулись былица соседей по этажу, если бы они узнали в обыкновенном водителе,предоставлявшем свой бак какому-то сержантику, человека их «уровня». Эх, аппаратчики-аппаратчики,вот, может быть, главная наша беда – потеря связи с улицей. На это уже иВладимир Ильич нам указывал.

Сержант принес бачок и шланг с грушей специально для отсоса.Он копошился возле «волги», но дело шло туго: то ли шланг был с дыркой, то лисержант что-то делал не так, только бензин вытекал каплями, а временами и вовсепереставал появляться на поверхности.

– Ничего-ничего, – ободрил юного центуриона МарленМихайлович. – Не спеши. Попробуй ртом.

Между тем мимо текла по тротуару толпа, и Кузенков, чтобы нетерять времени, стал ее наблюдать. В поле его зрения попала странная парочка:шли две эпохи, одна из эпох вцепилась в другую. Бледный неопрятный старик вобвисшем пиджаке с орденскими планками волокся за длинноволосым джинсовым парнем.Правой рукой старик тащил авоську с убогими продуктами, левой с силой оттягивалназад джинсовый рукав.

– Сорок лет! – орал старик кривым ртом. –Сорок лет сражаюсь за социализм! За наши идеалы! Не позволю! Айда, пошли,пройдем!

– Отвали, отец, – пониженным голосом говорилдлинноволосый. – Не базарь. Оставьте меня в покое.

Он явно не хотел привлекать внимания прохожих и силойосвобождать свой рукав. Он, видимо, чувствовал, что старик будет виснуть на неми орать еще сильнее, если он применит сейчас молодую превосходящую силу, и всяситуация тогда быстро покатится к катастрофе. С другой стороны, он, кажется,понимал, что и увещеваниями старика не проймешь, и дело все равно принимаеткатастрофический уклон.

Короче говоря, этот типичный молодой москвич был растерянпод напором типичного московского старика.

– Не оставлю в покое! – орал старик. –Никогда в покое врага не оставлял. Сейчас тебя научат, как агитировать! Пошли вопорный пункт! Давай пошли куда следует!

Задержать внимание московской толпы довольно сложно. Хмурыелюди проходили мимо, как будто вовсе не замечая ни унизительной позициимолодого, человека, ни рычащей атаки старика. Однако выкрики старого бойцастановились все более интригующими, кое-кто оборачивался, даже задерживал шаги.

Кузенков тогда, не отдавая себе отчета и подчиняясь, видимо,какому-то сигналу из какого-то своего тайника, взошел на мостовую и остановилдвижение странной парочки.