Игуана - Георгий Миронов

Когда три дембильных «старика» встали перед ним, один плюнул на свои сапоги, второй зашел сзади и взял Ивана Ивановича между ног за мошонку и крепко сдавил, а третий приказал:

– Лижи сапог, «салага», – Иван Иванович, – редкий случай – думал недолго.

Сказалась выучка у капитана Миртяева, натаскавшего своих пацанов на автоматический ответ на любой захват.

Первая реакция была на болевой прием. Иван Иванович сжал мускулистые ноги, накаченные сотнями приседаний со штангой, левой рукой захватил два пальца стоявшего сзади сержанта, и сделал резкое движение всем телом. Амплитуда при этом была небольшая, а боль…

Сержант со сломанным предплечьем валялся на крытом желтым линолеумном полу казармы, воя на одной ноте.

– Е – ё – ё – ё – ё – ё – ё…

Букву «б» слушатели так и не услышали… Второй из стариков вытянул в ту минуту губы гузкой, готовясь смачно плюнуть на носок другого сапога, минуту назад отдраенного одним из «салажат» до зеркального блеска в соответствии с пожеланием заказчика: «Чтоб как у кота яйца…»

Два «старика» стояли слишком близко к «молодому», так что Ивану Ивановичу было достаточно протянуть свою длинную руку, ухватить сержанта за нос, просунув в короткие широкие ноздри два пальца правой руки, резко дернуть его на себя и лишь подставить под стремительно приближающуюся к полу голову колено правой ноги.

Эффект превзошел все ожидания, и «старик», обливаясь кровью – при том кровь шла и из носа, и изо рта – отключился, дав время Ивану Ивановичу пристально взглянуть на третьего из разгулявшихся «дембелей».

У того неожиданно выскочила из носа сопля, – должно быть, от непроизвольного порывистого вдоха-выдоха. Ивану Ивановичу, человеку с детства приученному к аккуратности, стало противно, и в лицо бить «старика» он не стал, тем более он из привередливости не стал бы повторять только что примененный прием. Подняв высоко над головой свои длинные, с плоскими, растянутыми мышцами (что порой вводило в заблуждение противников, полагавших, что «фитиль» мало накачан) руки, он свел их на шее «старика», при этом ребрами ладоней, ставшими после многолетних тренировок в подвале соседского дома чугунными, он не только, как и предполагалось, перебил на время сонные артерии, от чего «старик» впал в отключку, но и, не рассчитав силы, сместил ему шейные позвонки, так что «старик» дембеля уже не дождался.

Умер сразу. Правда – без мучений. Чего не было, того не было. Незачем на Ивана Ивановича наговаривать. Тем более, что другому «старику» – пришлось умирать как раз в мучениях. Это тому, который заставлял его свои сапоги лизать. Он как раз оклемался после соприкосновения с правым коленом Ивана Ивановича и, размазывая кровь по широкому лицу, стал приподниматься, отжимаясь на руках от пола.

Ивану Ивановичу с омерзением вспомнилось, как эти три дембеля-сержанта в «школе молодого бойца», во время месячного карантина, когда постоянно живущие в палаточном лагере офицеры специально следили, чтобы адаптация молодых проходила постепенно и не разрешали «салажат» бить, – так вот, ему вспомнилось, как сержанты заставляли их отжиматься в грязной луже до посинения. Иван Иванович был парнишка накаченный, и отжимался до ста раз, пока им это не надоело, и тогда этот вот сержант встал ему на спину и приказал ещё отжиматься. Он отжался с этим козлом на спине ещё десять раз. После чего упал лицом в лужу. Это его и спасло. Сержанты расхохотались и больше измываться не стали. Но эпизод Ивану Ивановичу запомнился. Был он, не эпизод, а Иван Иванович, очень медлительным, но уж если его достать…

Сержант не успел даже встать на карачки, как Иван Иванович прыгнул ему на спину и, используя широкую спину дембеля как батут, совершил ещё несколько прыжков.

Такая разминка у «стариков» – дембелей на спинах молодых практиковалась довольно широко. Конечно, травмы были. Но ни один пока не помер. То ли вес у Ивана Ивановича оказался большой, то ли прыгал он высоко, а возможно «старик» спину расслабил… Но факт остается фактом.

Сломал ему Иван Иванович позвоночник.

Так что помер он в гарнизонном госпитале уже от другого. От воспаления легких. Потому что лежал лежнем, движения в легких не было, курили в палате лежачие нещадно, а форточка была открыта, а тут ноябрь. Умирал, рассказывали, он тяжело. Все кашлял, а кашлять то больно было. Потому как с одной стороны ниже пояса он ни хрена не чувствовал, а выше в позвоночнике как раз были какие-то нервы защемлены, так у него от каждого приступа кашля волосы на голове седели, так больно было.

А того, что со сломанной рукой на полу корчился, он уже из жалости добил. Одним ударом своей длинной накаченной ноги снизу под правую скулу – перелом основания черепа. Умер сразу. Не мучался.

А свидетелей этой пьяной драки между дембелями в казарме не было. Уж, как ни опрашивали, как ни допрашивали особисты и офицеры из военной прокуратуры. Ни одна сволочь не продала.

Из сказанного выше у читателя уже наверняка сложилось определенное впечатление об Иване Ивановиче как человеке флегматичном, сдержанном, но обидчивом. Про таких в русском народе говорят: «До них медленно доходит, но уж если дойдет…». До Ивана Ивановича дошло:

– Тем более, что у рыжих… моча ядовитая…

Иван Иванович медленно встал с кресла, отряхнул аккуратно крошки печенья с живота, сокрушенно покачал головой:

– Ах, мамо, мамо, зря Вы так.

Он не собирался убивать тещу.

Просто подошел к ней, сделав два больших шага через всю комнату, взял её голову в свои большие ладони, и приподнял.

Надо сказать, теща у Ивана Ивановича была хрупкого, или, как ещё говорят субтильно интеллигентного телосложения. Да и по разговору, как можно было убедиться, она была человек воспитанный и образованный. Тот редкий случай, когда внешность не расходится с внутренностью. В смысле сходства формы и содержания. Так что умерла она сразу, не мучалась. И не от того что зять поднял её сухонькое тельце в воздух, а потому, что не рассчитав силы, слишком круто сдавил ей в тот момент виски. Они и хрустнули. Но бесшумно. Иван Иванович ничего и не заметил. Опустил тещу на ноги, развел руки, успел сказать:

– Ах, мамо, мамо, зря Вы, такой удар испортили.

А теща враз повалилась на ковер. И не дышит.

Сильно был обескуражен Иван Иванович этим её непредсказуемым поведением. Тормошил, слова говорил, виски тер нашатырем и водкой. Правда, оказалось, что это был не нашатырь, а винный уксус. Но все равно не помогло. Теща померла.

Ну, то есть совершенно и окончательно. Иван Иванович был человек неглупый. Авто техникум закончил. Два года отслужил во второй автороте ОБАТО под Архангельском. В автороты, между прочим, придурков не брали. Это вам не стройбат. Там соображать надо. Опять же – мастер спорта по стрельбе, так что человек, выходило, рассудительный.

Но тут, если честно, Иван Иванович растерялся.

Так уж повелось, что если перед ним жизнью ставился вопрос, ответа на который он не знал, он советовался. Либо с женой Светланой, либо с соседом Володей. Володя работал в фирме, которая чинила холодильники в магазинах, и был человек технически грамотный. А судя по тому, что жену свою, красавицу Тоню, держал в строгости, был он человеком понимающим в жизни какие-то очень важные вещи. Жена Ивана Света окончила курсы парикмахеров и зарабатывала больше мужа. В модной мастерской возле «Сокольников». Контингент у неё был исключительный, все больше жены и любовницы «новых русских» и криминальных авторитетов, и все, между прочим, не только у неё завивались, стриглись и делали замысловатые прически, но и про жизнь приходили поговорить, на своих мужей пожаловаться. И Светланка его всегда им советы давала, о чем потом, в подробностях крутых биографий клиенток, в лицах рассказывала своим домашним.