Могучая кучка - Андрей Николаевич Крюков

Эти молодые ученые, его ровесники, были людьми передовых научных и общественных взглядов.

За рубежом русские ученые старались оставаться в курсе новостей отечественной культуры, литературы. Известно, что у Менделеева вслух читали новый роман Гончарова «Обломов». В Гейдельберге была возможность свободно получать произведения Герцена, Огарева. В Париже Бородин познакомился с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Это лишь отдельные штрихи интенсивной духовной жизни Бородина и его друзей.

Важное место в жизни Бородина занимала музыка. Почти все свободное время он отдавал концертам, оперным спектаклям, а главным образом — домашнему музицированию. Александр Порфирьевич выступал во всех возможных для него амплуа: и как партнер в игре на фортепиано в четыре руки, и как флейтист, виолончелист, аккомпаниатор, пианист. Он взял напрокат фисгармонию, абонировался на ноты. Любовь к музыке захватывала его все больше и больше. В русском кружке Гейдельберга Бородин был лучшим музыкантом. По просьбе друзей он играл им танцы, оперные мелодии. «...Узнав, что я страстно люблю «Севильского цирюльника», он угостил меня всеми главными ариями этой оперы, и вообще очень удивлял всех нас тем, что умел играть все, что мы требовали, без нот, на память»,— вспоминал И. М. Сеченов.

Однажды в Гейдельберг приехала молодая московская пианистка Екатерина Сергеевна Протопопова. Она остановилась в пансионе, где жили русские ученые, и в первый же вечер перезнакомилась с ними. Она много играла им Шопена и Шумана. Как-то со струнным квартетом исполнила квинтет Шумана. Бородин, по его словам, «очумел» от восторга. Встретив пианистку через несколько дней, он признался: «Знаете, матушка, Екатерина Сергеевна! Ведь вы мне с вашим Шуманом спать не даете; и у вас-то он какой хороший выходит».

Вскоре Протопопова стала невестой Бородина. Вместе они ездили в Мангейм, где впервые увидели на сцене оперы Вагнера «Тангейзер», «Моряк-скиталец», «Лоэнгрин». В Италии они заслушивались народной музыкой, часто бывали в оперных театрах.

За рубежом Бородин продолжал заниматься композицией — работал над романсами, инструментальными ансамблями, пьесами для оркестра. Он изучал теорию музыки и немало преуспел в этом. Исподволь он подходил к мысли о занятиях музыкой как второй профессией. Но решение его определилось лишь после возвращения в Россию и встречи с Балакиревым.

Эта встреча произошла в том самом доме на Артиллерийском плацу, где ранее Бородин бывал у Гаврушкевича. Теперь здесь жил хорошо знакомый Бородину Сергей Петрович Боткин. Выдающийся терапевт, профессор Медико-хирургической академии, он был большим поклонником музыки, неплохо играл на виолончели. В своей квартире он устраивал по субботам музыкальные вечера, на которые собирались ученые, литераторы, музыканты. Стал сюда ходить и Бородин.

Балакирев в то время лечился у Боткина: болезнь нет-нет да и напоминала о себе, подчас в довольно острой форме. Боткин заинтересовался известным композитором и пианистом и однажды пригласил его на свой вечер. С тех пор Балакирев стал часто бывать у Боткина.

В одну из суббот ноября 1862 года Балакирев увидел у Боткина высокого красивого человека. В чертах его лица было что-то восточное. Он держался непринужденно, говорил свободно. Как сказал хозяин дома, это был адъюнкт-профессор Медико-хирургической академии, многообещающий химик, только что вернувшийся из-за границы. Еще Балакирев узнал, что химик увлечен музыкой и даже сочиняет. Их познакомили. Бородин признался, что от Боткина много слышал о Балакиреве, что очень рад встрече. Милий Алексеевич рассказал о своих музыкальных собраниях, предложил их посещать.

Вскоре Александр Порфирьевич приехал на Офицерскую улицу. В доме Балакирева появился новый ученик. Впрочем, это определение к Бородину подходило гораздо меньше, чем, скажем, к Мусоргскому или — тем более — к Римскому-Корсакову. Молодой ученый в те годы значительно превосходил их широтой кругозора, зрелостью. Да и в музыке он не намного отставал от них.

Все же первоначально Бородин сильно робел. Попав в общество музыкантов-профессионалов, он чувствовал себя начинающим любителем. Тем не менее Балакирев понял, что перед ним — огромный талант. Милий Алексеевич стал знакомить Бородина с новыми для него сочинениями, снабжал нотами, помогал разобраться в особенностях тех или иных пьес, в технике композиции. Для Бородина раскрывались музыкальные и общественные идеалы кружка. «Музыкальным образованием, не считая некоторого обучения игре на фортепиано, флейте и виолончели, обязан почти исключительно самому себе; музыкально-теоретическими знаниями и направлением частично обязан также влиянию личного знакомства с г. Балакиревым» — так писал о себе впоследствии Бородин.

А Балакирев позже отметил: «Наше знакомство имело для него то важное значение, что до встречи со мной он считал себя только дилетантом... Я был первым человеком, сказавшим ему, что настоящее его дело композиторство».

По настоянию Милия Алексеевича Бородин принялся за сочинение симфонии. В то время Екатерины Сергеевны не было в Петербурге. Они не виделись месяц. «Но что произошло за этот месяц! — вспоминала она потом. — Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально, вырос на две головы, приобрел то в высшей степени оригинально-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку. Плоды только что почти заключенного, как раз за этот месяц, знакомства с Балакиревым сказались баснословным по силе и скорости образом...»

Так, внезапно даже для близких людей, проявились в музыке Бородина новые черты, складывавшиеся в предыдущие несколько лет. Наиболее полно эти черты раскрылись в зрелых произведениях композитора.

Работа над симфонией шла долго. Бородин-композитор всегда работал медленно: ведь он делил свое время между музыкой и наукой.

Вскоре по возвращении из-за границы Бородин женился на Екатерине Сергеевне Протопоповой и поселился в новой квартире в только что отстроенном здании Естественно-исторического института Медико-хирургической академии (ныне Пироговская набережная, дом № 1/2). Из окон открывался красивый вид на Неву, но любоваться им особенно не приходилось. В том же здании, рядом с комнатами Бородина, помещались лаборатории, где он проводил большую часть времени. Он читал лекции и вел практические занятия со студентами. Параллельно работал в только что открывшейся Лесной академии.

Работа поглощала все время. За многое приходилось браться ради заработка: жалованья, получаемого в Медико-хирургической академии, не хватало. При всем том Бородин постоянно сохранял бодрость духа и хорошее настроение. Всегда и со всеми он был приветлив, ко всем внимателен. Он почти никогда не раздражался, мягко и с юмором относился к человеческим слабостям, к своим неудачам.

Крепкое здоровье, оптимизм помогали Бородину справляться с трудностями, а подчас и не замечать их. Возвращаясь после трудного, напряженного дня в квартиру, он громко пел, и пение его гулко отдавалось в высоком, сводчатом коридоре, неся с собой что-то радостное и светлое.

Работая с утра и до позднего вечера, Бородин далеко не всегда мог найти время, чтобы заняться