Фарватер Чижика - Василий Павлович Щепетнёв

немца. И да, я часто слушаю «Немецкую волну», отсюда дикторская речь.

– Нам говорили, что это будет немецкий круиз. Еще австрийцы и швейцарцы, но вы не австриец и не швейцарец, – уверенно определила она.

– Нет, не швейцарец.

– Так кто же вы, таинственный незнакомец?

– Меня зовут Михаил, и я русский. Советский, – поправился я, вспомнив наставления инструктора перед поездкой заграницу. Здесь, в Ярославле, я не за границей, а вот же…

– Вы не похожи на русского, – критически осмотрев меня, сказала фройлян. – У вас одежда не русская. И вообще.

– Одежда – вещь непостоянная. Сегодня одна, завтра другая. А насчет вообще – вы, фройлян, много знаете русских?

– Немало. С эмигрантами. И зовите меня Катей. Катя Вильхельм, студентка, изучаю… буду изучать русскую литературу, – представилась она.

– И я студент. Михаил-студент, – но о том, что медик, умолчал. Вряд ли она станет жаловаться на недуги, но как знать, как знать…

– Что же изучаете вы? – не отставала фройлян Катя.

– Человеческую натуру.

– И кем вы будете работать в Советском Союзе?

Я было захотел похвастать, что уже работаю, редактором в литературном журнале, но спохватился – зачем мне это? Хвастать, токовать, распускать хвост? Зачем? – и ответил уклончиво:

– Куда Родина пошлёт, там и буду. Для нас, советских студентов, все дороги открыты. Можно при настойчивом желании и на острове Врангеля, и в Антарктиде оказаться. Зимовать.

– В Антарктиде? Вы хотите в Антарктиду?

– Подумываю…

Автобус медленно продирался сквозь тесные улочки. Ярославль в войне не пострадал, и это замечательно, но улицы в нём остались прежними, дореволюционными, не рассчитанными на «Икарусы». Есть, впрочем, и новые, широкие и просторные, но до них сначала нужно добраться. Историческая часть Ярославля отпускала нас нехотя. Скучно ей будет без нас.

И, предотвращая новые вопросы фройлян, я спросил на опережение:

– Вы, фройлян Катя, сказали, что круиз обещали немецким?

– Не фройлян Катя, так говорили сто лет тому назад. Просто Катя. Да, круиз – он спонсируется ветеранскими союзами. Я сопровождаю тётю Марту, поэтому и меня включили в список.

– Видно, ваша тётя – большой человек.

– Ну… да, пожалуй, – но распространяться не стала.

– Ветеранские союзы?

– Да. По обмену. Для наших ветеранов – круиз по Волге, для русских – по Дунаю. В знак примирения и сотрудничества, – последние слова Катя выделила – мол, цитирую документ.

Тут мы подъехали к речному вокзалу. Короткая перебежка – и мы внутри. Я купил сегодняшних газет на пятиалтынный. Почитаю.

Еще короткая перебежка – и мы на теплоходе.

Но перед тем, как расстаться, Катя успела спросить:

– А кто это – Мария Ульянова?

– Близкий родственник Владимира Ильича Ленина, создателя советской страны и лидера мирового пролетариата.

Ну да. Либо мать, либо сестра. Мать – Мария Александровна, сестра – Мария Ильинична.

В своей каюте я стал дожидаться обеда. Лёжа. И включив кондиционер воздуха на обогрев.

Не то, чтобы я замёрз и продрог, нет. Но чувствую стынь. Что-то очень холодное. Рядом. История с мятежниками так задела? Вроде бы нет. Ветеранский круиз? Дивизия «Мертвая голова» путешествует по Волге на теплоходе «Мама Ленина» или «Сестра Ленина»? Ну, почему именно «Мертвая Голова», у них много дивизий было. И да, других ветеранов в Германии нет. У всех мужчин, у тех, кто родился до, условно, двадцать пятого года, тысяча девятьсот двадцать пятого, военное прошлое. И у многих женщин. Тетушка Марта, да… Баронесса фон Тольтц… Что там на самом деле было – с предполагаемой бабушкой, с предполагаемым дедушкой?

Сейчас это не имеет значения.

Государственная политика Советского Союза какая? Государственная политика Советского Союза такая: мирное сосуществование. И если товарищу Брежневу не зазорно встречаться с германскими политиками, то мне с пенсионерами – и подавно.

И потом, а как же Германская Демократическая Республика? В ней точно так же служили в гитлеровской армии, как и в Западной Германии, а ведь с ними, с восточными немцами, мы большие приятели. По радио время от времени слышу весёлую песню «Дружба, фройндшафт – это хорошо!»

И всё-таки – познабливает от соседства. Может, спуститься в бар и выпить рюмку крепкого? Или две, три? Я отдыхаю, немножко можно. Сентябрь, октябрь и ноябрь – точно будут без шахмат. В декабре – первенство Советского Союза, тут я ещё не решил. Как настроение будет. Если проголодаюсь – в шахматном смысле – то почему бы и не сыграть? Попробовать стать чемпионом в четвертый раз? Он, чемпионат, будет в декабре, в Москве, в Доме Железнодорожника. Это хорошо, что в Доме Железнодорожника. Самые лучшие воспоминания. Что в Туле, что в Омске, что в Москве. Видно, добрые люди строили, добрые люди и сейчас работают.

Это помогло. Я согрелся. И стал смотреть, что пишут в газетах.

Всё спокойно. Движение «Работе – каждую рабочую минуту» набирает и ширится. Дисциплина сверху донизу! Позор опоздавшим! Нетерпимость к прогульщикам! Планы перевыполняются, коллективы трудящихся полны энтузиазма! Московское «Торпедо» выходит вперёд!

Под последнюю новость я задремал. Тепло, тихо, дождь, теплоход, слегка качаясь, баюкает – отчего не подремать?

И тут позвали обедать.

На старт!

Я начал одеваться. Маловато, маловато взял одежды. Но в Ростове-на-Дону обещали навестить девочки. Привезут что-нибудь.

Внимание!

Дождь идет по-прежнему. А сразу, или почти сразу после обеда – Кострома.

Нет, не пойду я на экскурсию. Как-нибудь в другой раз. Чем знаменита Кострома? Сыр знаю костромской. Драматический театр. А оперного нет, минус.

Полистал книжечку. Монастырь, Ипатьевский монастырь. У меня уже был сегодня монастырь, два – перебор.

Не пойду.

Марш!

За столом – господин Браун. Вернулся. И очевидно невредим.

– Это было замечательно! – сказал Браун. – Меня позвали местные художники и писатели, очень славные и приветливые люди. Мы славно провели время, а наутро они доставили меня сюда, в Ярославль. На мотоцикле с коляской! Незабываемо! Восторг!

Госпожа Браун восторга не разделяла. Да и остальные тоже. Непорядок. Просто чёрт знает что. Если каждый начнет оставаться на ночь в неизвестном городе в неизвестной компании, не долго и до беды.

– И вас не допрашивало русское КаГеБе? – спросила госпожа Шмидт.

– Совершенно не допрашивала!

– Значит, эти писатели и художники и были из КаГеБе! – решила госпожа Шмидт.

– Помилуйте, ну зачем я нужен КаГеБе? Кто я такой, чтобы мной интересовались?

– А зачем вы нужны местным художникам и писателям? Вы сами разве художник? Писатель? Меценат?

– Я люблю искусство! Может, понимаю мало, но люблю! И они это разглядели во мне.

– Разглядели до того, как вы купили водку, или после? – вступил в разговор Мюллер из Оснабрюка.

– Я водку не купил! Я купил настойку «Стрелецкую», вышло больше!