Никогда не обманывай виконта - Рене Энн Миллер

– Это ваша работа?

Она взглянула на картину.

– Да.

Саймон плохо разбирался в живописи, но все же мог распознать достойную картину, а данный портрет определенно подпадал под эту категорию. Мисс Траффорд смотрела на него, и лицо ее было печальным. Это не тот мужчина, которого он ищет. Этот человек мертв.

– Ваш отец?

Она рассеянно подергала край рукава.

– Да.

Что-то в выражении ее лица, в появившейся на нем грусти затронуло его душу. Саймон прикоснулся к шишке на голове. Нет, не будет он ее жалеть, и не имеет значения, какие затруднения обрушились на нее после смерти отца.

– Он умер три года назад. – Она пощипала мягкие губы, привлекая внимание Саймона к пухлой нижней губке.

– Мои соболезнования. – Саймон снова посмотрел на картину. – А вы талантливы.

Его внимание привлекло какое-то движение. Из-за дверного косяка выглядывала Лили.

– Добрый день, Лили. – Саймон заставил себя улыбнуться. Девочка прищурилась и спряталась за стеной. – Похоже, я вызываю у вашей сестры любопытство.

– Приношу свои извинения. У Лили живое воображение и к тому же избыток любознательности.

По крайней мере, она отложила свой кол, но Саймон помнил, как этот постреленок губами произнес слово «убийца», когда он увидел девочку впервые. Это она о нем? Саймон поднял руку, тут же сообразил, что хотел потрогать шрам, и руку опустил.

– Здесь живете только вы с сестрой?

– У нас есть брат, но он учится в школе в Беркшире. В последний раз приезжал домой на Пасху.

«Правду ли она говорит?» Странно, что он ей верит, но это так. Может быть, у нее есть любовник, он-то его и ударил. Если так, она наверняка его рисовала или хотя бы делала наброски.

– У вас есть студия, где я мог бы увидеть ваши работы?

Мисс Траффорд нервно крутанула пуговицу на лифе.

– Да, наверху.

Саймон указал на дверь.

– Тогда, пожалуйста, проводите меня туда.

Послышалось шлепанье туфель Лили по половицам – странное дитя убегало дальше по коридору, скрываясь из вида.

Подобрав юбки, мисс Траффорд первой начала подниматься по лестнице. Она женственно покачивала бедрами, что привлекло его взгляд.

На четвертом этаже они вошли в темную комнату, где резко пахло краской и скипидаром. Мисс Траффорд отдернула тяжелые шторы на обоих окнах, выходивших на улицу. Сквозь чистые стекла заструился солнечный свет. Стали видны французская кушетка с зелеными подушками, изысканный шкафчик орехового дерева, два стула, обитые полинявшим коричневым бархатом, и дубовая табуретка. Перед одним высоким окном стоял закрытый тканью мольберт с холстом, а рядом с ним – большой круглый стол, заляпанный краской самых разных цветов. На столе стояли банки и лаки, лежали тряпки и деревянная палитра. Кроме того, в комнате находились еще три небольших стола с газовыми лампами на них.

На стенах висело несколько портретов ее сестры и мальчика, похожего на них обеих. Брат? Она рисовала обоих детишек в разном возрасте. На самых недавних портретах мальчику было лет семнадцать. Он очень походил на мисс Траффорд и Лили – такая же светлая кожа и белокурые волосы.

– Мой брат, – сказала она, словно прочитав его мысли.

– Да, я вижу сходство.

Никаких портретов других мужчин тут не было.

Зато висели несколько пейзажей, и пейзажи эти очень отличались от портретов. Никаких резких линий. Они словно привлекали к себе солнечный свет, отражавшийся затем от объектов на холсте. Хотя цвета на этих картинах были ярче, пейзажи создавали ощущение безмятежного покоя.

Его внимание привлекла картина, изображавшая семью в парке, и Саймон остановился перед ней. Женщина, толкая коляску, шла рядом с мужчиной, а около них шагала маленькая девочка. Ярко-синее небо над головой, трава и листва насыщенно зеленого цвета. Ему в голову сразу пришел Уэстфилд со своей семьей. Спокойствие, которое его друг наконец-то обрел.

Саймон оглянулся.

– Это вы рисовали?

– Да, несколько месяцев назад.

Он поднял руку, потрогал краску, толстым слоем лежавшую на холсте. Он вполне мог представить Эмму Траффорд с кистью в руке, накладывающую на холст краску.

– Я бы хотел ее купить.

Она моргнула.

– Что?

– Я сказал, что хочу купить эту картину, – повторил Саймон.

– Если вы желаете купить пейзаж, я позволю себе посоветовать вам обратиться к Мадлен Смит. Ее работы по стилю напоминают кисть Джона Констебля. Она очень талантлива.

– Мисс Траффорд, я предложил купить у вас картину, а вы пытаетесь меня отговорить. Она продается или нет? – В его голосе послышалось необычное возбуждение.

– Просто…

– Достаточно простого «да» или «нет».

– Да.

– Я пришлю за ней своего слугу. Когда он придет, назначьте цену.

– Вы покупаете картину, не узнав, сколько она стоит?

– Но вы же честная женщина, разве нет?

От ее лица отхлынули все краски.

– Вы слегка побледнели, мисс Траффорд. – Саймон широко повел рукой, указывая на один из стульев. – Вам следует присесть. Если не возражаете, я тут немного осмотрюсь.

– Конечно, – отозвалась она, оставшись на месте.

Он начал осматривать комнату. Если у нее есть любовник, она хранит его портрет в личных покоях, возможно, в спальне. Саймон подошел к мольберту и приподнял угол ткани, накинутой на холст. Мисс Траффорд открыла рот, словно желая его остановить, но не произнесла ни слова.

Может быть, это как раз то, что он ищет? Саймон снял ткань. На него с портрета смотрела женщина с густо-синими глазами и белокурыми волосами, собранными в мягкий пучок. Автопортрет? Нет, вокруг глаз женщины и в уголках ее губ виднелись тонкие морщинки. Кроме того, в ее улыбке ощущалась беспечность, веселость, явно не свойственная мисс Траффорд.

– Моя мать, – сказала она. – Когда у меня нет заказов, я работаю над ее портретом. – Она открыла небольшую шкатулку, стоявшую на столе возле мольберта, и вытащила дагерротип женщины лет тридцати пяти. – Это ее единственная фотография, которая у меня есть. Думаю, наши волосы одинакового оттенка, но сказать по правде, я не помню, какого они цвета. Печально, как наши воспоминания нас иногда подводят, даже если речь идет о самых любимых людях.

Саймон взглянул на фотографию. Сходство между матерью и дочерью было несомненным, только лицо у Эммы было чуть полнее, мягче, а губы – более чувственными. Сильнее поражало то, что картина зеркально отражала дагерротип, с той разницей, что лицо на картине благодаря ярким телесным тонам будто оживало. Портрет словно говорил о неумирающей любви.