В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Теперь открыли огонь наши артиллерийские батареи, посылая бессчетные снаряды, которые обрушились дождем на спасавшегося бегством врага. Чтобы усилить наш сектор, Пелль со своим расчетом перетащил свое ПТО через железнодорожную насыпь. Мимо нас в направлении советских войск прогрохотало одинокое самоходное орудие, экипаж его не был виден за броней, и в этот момент наш бой прекратился.

В прошлые месяцы за отражением атаки обычно начиналось немедленное преследование противника в контратаке свежими, полностью укомплектованными германскими частями. Свежие войска могли глубоко проникнуть в линию обороны Севастополя, захватить бронированный дот 626, позднее именовавшийся в рапортах как «Сталин». Этот удар привел к прорыву к бухте, в результате которого были расколоты советские войска. При существующих условиях у нас имелись лишь ослабленные боями роты, не имеющие достаточных резервов, чтобы нанести дополнительный удар.

Роты наших пехотных полков слишком истощились за месяцы непрерывных боев, чтобы выполнить такую задачу. Сейчас 9-я рота нашего полка насчитывала только 18 человек; обязанности командира роты исполнял фельдфебель. Неделями солдаты не знали передышки, отбивая русские атаки, а потом снова атакуя. Стресс и боевые потери усугублял и климат – сырые, холодные дни и морозные ночи. В окопах под укрытием изодранных плащ-палаток карманные печки, на которых от свечи можно было нагревать консервированную в банках пищу, давали тепло лишь для того, чтобы отогреть больные суставы и застуженные руки. Мы отлично понимали, что наша легкая одежда вовсе не подходит для русской зимы.

В ответ на призывы к обществу о помощи наших всезнающих лидеров в коричневом, сидевших вдали от боев на Востоке, был организован сбор одежды для солдат Восточного фронта. Теплые лыжные свитера, меховые жилеты, спортивная одежда, плотные одеяла, шерстяные носки и рукавицы, собранные таким путем агентством зимней помощи, впервые поступили к нам в феврале 1942 г.

В сумерках мы с Вольфом поползли на ничейную землю ко второму русскому танку, который мы вывели из строя, единственный из трех, подбитых нами, который не сгорел. Из открытого люка башни свисало тело молодого командира танка. Вместе мы вытащили труп из отверстия в мощной броне, и я расстегнул его ремень и забрал перчатки, пистолет и планшет с картой. Мы разобрали орудийный прицел, и я заметил, что перекрестье было установлено точно на позицию нашего ПТО. Мы открыли казенник орудия и выпустили тяжелый снаряд из камеры, позволив ему упасть на пол, и с содроганием осознали, что это тот самый снаряд, который уничтожил бы весь наш орудийный расчет, не окажись мы на долю секунды быстрее. Танк был поражен одним-единственным нашим снарядом, который пробил башню как раз под боеукладкой, мгновенно убив советского стрелка.

Когда последние солнечные лучи исчезли на горизонте, возросли шумы незатихающего фронта, под прикрытием темноты мы поползли назад к своему расположению в старом каменном доме. На обратном пути мы заметили под насыпью железной дороги идущую на юго-восток дренажную трубу, достаточно большую, чтобы в ней мог идти не сгибаясь десятилетний подросток. Внутри трубы, тесно прижавшись друг к другу, сидели несколько женщин и детей.

Головы и шеи у женщин и девочек были обмотаны плотными шерстяными платками, и фигуры казались большими и коренастыми в толстой стеганой одежде. Испуганные, дрожащими губами они молили «Воды!», и я ответил, что вода будет.

Средних лет женщина, казавшаяся самой решительной из них, пошла за мной с ведром, и я повел ее к колодцу позади нашего каменного дома. Она поблагодарила меня неразборчивым потоком слов, много раз повторяя «спасибо» перед тем, как торопливо зашагать к трубе. Вероятно, эта маленькая группка женщин и детей уже несколько дней сидела согнувшись в этом ограниченном пространстве, где нельзя было ни стоять, ни лежать, вытянув ноги.

К сожалению, это было самое безопасное место для них во время жестокой артиллерийской перестрелки, которая то и дело возникала в этих местах, и мы не могли предложить никакого более надежного убежища. На следующий день взрывом русской авиабомбы завалило вход в этот туннель.

На следующее утро мимо нашей казармы пробежал русский солдат с примкнутым к винтовке штыком, низко надвинутой шапкой и развевающейся длиннополой шинелью. По его хриплым крикам «Ура!» мы не могли определить, был ли он пьян или сошел с ума. На расстоянии двадцати шагов я крикнул ему:

– Стой! Руки вверх!

Он резко остановился и, оглядевшись, наконец остановил на нас свой взгляд. Вместо того чтобы отбросить от себя винтовку и поднять вверх руки, он нажал на спусковой крючок, стреляя в нас с бедра, и помчался на нас со штыком наперевес. Пуля ударила в каменную стену дома позади нас, и, не имея другого выхода, я поднял свой карабин и выстрелил в него в упор.

В полдень к нам в дом в сопровождении двух других офицеров зашел командир нашей роты. В знак признания наших заслуг при отражении вчерашней танковой атаки он наградил каждого члена орудийного расчета Железным крестом, забинтованными руками приколов награду к нашим мундирам.

За рождественские праздники наша дивизия получила подкрепление в виде маршевого батальона. В одном из солдат, прибывших для замены, я узнал Ганса из своего родного Вюртемберга. Мы с детства знали друг друга и были сейчас вне себя от радости, что обоим пока удалось выжить в этой войне. В начальный период Русской кампании Гансу прострелили шею, и после выздоровления ему было приказано прибыть сюда, к нам, для пополнения.

Солдаты из вновь прибывшей части не одну неделю добирались до фронта. На первом этапе они ехали в вагонах для перевозки животных, а огромное расстояние от Перекопа до Крыма они преодолели пешком. Как говорил Ганс, все солдаты были рады тому, что вновь оказались вместе с «массами», потому что только в роте земляков по-настоящему чувствовали себя свободно.

Как-то утром после разведки боем нашей обороны, которую предприняла одна советская рота, мы наткнулись на русского, раненного в живот, лежавшего на железнодорожной насыпи. Держась руками за рану, он шепотом просил воды. Среди его неразборчивых просьб мы разобрали произнесенное дрожащим голосом «Христос». Его бледное осунувшееся лицо было обращено к свинцовому небу, а глаза метались от одного из нас к другому, прося помощи у ненавистного врага, от которого его учили не ждать никакой пощады. Ганс ушел, но быстро вернулся с двумя русскими пленными, которые на носилках, сделанных из армейских шинелей, отнесли тяжело раненного солдата в медицинский пункт.

В роте ходили слухи, что несколько дней назад дивизионный капеллан Затцгер во время посещения фронта случайно оказался вблизи передовых позиций и попал в окружение русских солдат. К счастью, среди них был один, говоривший на ломаном немецком, и Затцгер уговорил десять вражеских пехотинцев сдаться и привел их с собой в штаб роты.

Находясь на поле боя, мы мало что знали о политических и военных событиях в мире. Новости из дома приходили редко, а театр военных действий вокруг нас затмил все остальное, лежавшее за пределами нашей непосредственной сферы существования. Сверхрастянутые транспортные коммуникации напрягались до предела, поставляя нам столь необходимые военные материалы, а личная почта считалась делом второстепенной важности.