Тихий сон смерти - Кит МакКарти

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

Едва Айзенменгер вернулся с продолжительной прогулки, прошлое наконец настигло его. Погода стояла скверная, и хотя небо было относительно чистым, сырость буквально висела в воздухе. Несмотря на прохладу, солнечные лучи действовали на Айзенменгера согревающе — весенний оптимизм брал верх над всепоглощающей депрессией зимы. Ноги и спина ныли, он ужасно вспотел, но все равно наслаждался плодами своего труда. Он сидел на скамейке, «поставленной в память Розмари Эггер, прихожанки этой церкви и вдовы, умершей в 1998 году в возрасте 93 лет, ее дочерью Мэвис», и любовался открывавшимся перед ним видом. Скамейка была установлена в центре аккуратной треугольной лужайки перед холмом («бугром», как его называли здесь); за холмом простиралось вспаханное поле, вязкое и сплошь покрытое лужами после недавнего проливного дождя; справа от лужайки зеленела пробивавшимися листочками небольшая роща, за которой пряталось здание школы, где Айзенменгер и жил; слева среди полей и лесов вилась дорога на Каслберроу-хаус.

Прекрасная картина, ничуть не затронутая современной цивилизацией. Здешний покой нарушали разве что отдаленный шум проносившихся по шоссе автомобилей и гул самолетов Королевских военно-воздушных сил, время от времени пролетавших высоко в небе.

Так почему же у него не получается слиться с этим весенним пейзажем? Почему он способен только понимать умом, но не чувствовать, что природа вокруг него прекрасна?

Айзенменгер прожил в этом крохотном доме с двумя спальнями, темными окнами и мокрыми пятнами на сырой штукатурке всего два месяца и знал, что полностью слиться с окружающей его спокойной деревенской жизнью он не сможет. Он знал также, что за свою долгую жизнь так и не разучился чувствовать и ценить красоту подобных картин, — он помнил, как много лет назад любовался такими же прелестными уголками английской природы. Он помнил эти уголки, помнил их красоту. Помнил, но не проникался ею.

Машину он услышал прежде, чем увидел. Потянуло ветерком, дикие желтые нарциссы пригнулись к земле, и на Айзенменгера пахнуло запахом чесночной травы. Сидя на скамейке, он уже начинал замерзать. Состояние праздности пока что было для него новым и непривычным. В былые времена он труднее всего переносил необходимость сидеть на месте. «Делай что-нибудь, — требовал от него разум. — Делай что-нибудь, не то снова провалишься в прошлое». И он проваливался в прошлое — бесчисленное количество раз. В прошлое к Мари, потом еще дальше, к Тамсин. Слишком многое случилось с теми людьми, которых он знал в прежней жизни. И понять до конца причины этих событий Айзенменгер не мог — воспоминания еще жили в нем, и эмоции, переполнявшие душу, мешали трезво и спокойно проанализировать все, что мучило его последние годы.

Он улыбнулся одними уголками губ. Эмоции, эмоции, эмоции… Главной из них было чувство вины. За последние два года Айзенменгер научился жить с этим чувством, он узнал, что человеческий разум умеет подавлять его. Он многое узнал о возможностях своего разума, пытаясь контролировать его, заставить вновь работать четко и ясно. Да, он переосмыслил и понял многое — многое, но не все.

Появившийся автомобиль медленно припарковался у школьного домика. Это было такси. Отсюда, с лужайки, Айзенменгер видел только очертания фигуры пассажира на заднем сиденье, рассматривавшего дом, но он с первого взгляда узнал эту женщину. Да, это была она, — и воспоминания вновь нахлынули на него.

Елена.

Ему захотелось встать и пойти ей навстречу, но желание это оказалось не настолько сильным, чтобы Айзенменгер не смог его подавить. Слабый порыв ветра донес с поля едкий запах навоза — обыкновенный деревенский весенний запах, — и Айзенменгер вдруг подумал, что ничего в этом мире, в сущности, не меняется, все идет своим путем. Тарахтенье трактора усилилось, но за два года Айзенменгер привык к этому звуку, ставшему для него неотъемлемой особенностью этих мест, и уже перестал замечать его. Он попробовал так же не заметить появления Елены; хотя он и понимал, что рано или поздно ему придется с ней заговорить, он не видел причины торопить их встречу.

У доктора вдруг зачесались ладони, как это нередко с ним случалось, но он постарался не обращать на это внимания. Он вспомнил, как его мать говорила, что если чешутся ладони, то это к деньгам. Воспоминание о матери было глубоким и чистым, а потому приятным.

Елена вышла из такси и принялась разглядывать увитый плющом обветшалый школьный домик. Даже издалека Айзенменгер разглядел недоумение на ее лице — она искренне не понимала, как он может жить в такой развалине. Конечно, консультант-патологоанатом, один из ведущих представителей своей профессии, мог бы выбрать себе и более достойное жилище.

Такси все не уезжало, вероятно, Елена попросила водителя подождать.

Улыбка вновь тронула уголки губ доктора, но на этот раз это была действительно улыбка, а не просто механическое сокращение лицевых мышц.

Зачем она приехала?

Это был вопрос, вопрос непростой, и ответ на него таил в себе скрытую опасность. Последний раз он виделся с Еленой девять месяцев назад, когда еще лежал в больнице с ожогами; другое дело, что куда больше страданий ему доставляли раны душевные. Та встреча была неловкой — впрочем, такими были все их встречи начиная с самой первой. Разговор не клеился; в сущности, и говорить-то им было не о чем, а потому и он, и Елена, пытаясь заполнить пустоту, говорили много, постоянно перескакивали с одного на другое, но ощущение неловкости все равно не исчезало. Что такого особенного было в этой женщине, что возбуждало в Айзенменгере столь острое желание, будило столь неодолимую тягу? Он знал, что и Елена достаточно настрадалась в этой жизни: сперва трагически погибли ее родители, потом в их смерти обвинили ее брата, который впоследствии тоже погиб. Доктор знал, что все эти события заставили ее отгородиться от мира и возвести вокруг себя высокую стену, проникнуть за которую она не позволяла никому. Но ни тогда, ни сейчас Айзенменгер не думал об этом. В списке тех, с кем жизнь обошлась сурово, он занимал позицию на несколько строчек выше, чем она.

Размышляя об этом, доктор наблюдал, как Елена дважды позвонила в дверь и, не дождавшись ответа, отступила на несколько шагов, чтобы заглянуть в крошечные оконца второго этажа. Не увидев в них признаков жизни, Елена развернулась и, уже возвращаясь к машине, встретилась взглядом с Айзенменгером, который продолжал все так же сидеть на скамейке. Расплатившись с водителем, она отпустила такси и ступила на извилистую тропинку, которая вела к лужайке.

Она неплохо выглядит, мысленно отметил он. И вдруг Айзенменгер почувствовал, как сильно скучал по ней все эти месяцы и как дорога ему эта женщина. За время, что они не виделись, Елена сделала еще более короткую стрижку и, как заметил Айзенменгер, похудела, хотя и не так сильно, как он.

— Вот ты где! — окликнула она доктора, когда между ними оставалось не более пяти метров. — А я уж боялась, что не найду тебя.

Доктор приветливо улыбнулся и, не вставая со своего места, ответил: