Звук воды - Юкио Мисима

«Может, отрезать кому-нибудь ягодицы? — подумал Тэйдзо. — Просто так, для развлечения».

…Сигарета, которую он закурил, оказалась дырявой. Весь дым уходил через дырку. Словно нехотя, он бросил негодную сигарету на землю и закурил следующую.

Проржавевший фонтанчик с питьевой водой был слишком высок, женщине пришлось приподнять своего маленького сына, и теперь он, болтая в воздухе ногами, пил воду из фонтанчика. Маленькие потрескавшиеся губы пытались поймать неровную струйку воды. В результате вода залилась ему в нос. Мальчик заплакал. А кто бы не заплакал на его месте? Такая серьезная неудача.

Но вернемся к Тэйдзо… Вокруг было слишком светло, Тэйдзо чихнул.

Его мир был лишен основ мироздания, и поэтому — точно так же, как одноногий человек все время думает о потерянной ноге, — Тэйдзо не мог отделаться от навязчивых мыслей именно об этих основах, очень и очень далеких от уютной психологии повседневности. «Это нечестно, нечестно, нечестно, — повторил он несколько раз, грызя ногти. — Я из тьмы во тьме погребенный. Солнце обижает меня, тело мое пропитано запахом ночной тьмы и крови. В моей жизни нет необходимости. Найти бы того парня, который виноват в этом. Я улыбнусь и пожму ему руку. А вечером он узнает, что, пожимая мне руку, заразился моей болезнью. Узнав об этом, он убьет себя».

Тэйдзо встал со скамейки и пошел. До этого он чихнул, и теперь у него в носу отголоском побулькивал насморк.

На площади, окруженной высокой живой изгородью, царило оживление. В центре газона росло несколько пальм, а по краям газон был обсажен разноцветными тюльпанами. Фиолетовыми, желтыми, белыми, красными, светло-зелеными…

Немного в стороне от маленькой таблички с надписью «Префектура Ямагата» цветут нежно-сиреневые тюльпаны «Уильям Копленд». А у таблички с надписью «Префектура Ниигата» бросают им вызов ярко-алые и светло-зеленые «Прайд-оф-Гарлем».

А вокруг снуют клерки, родители с детьми, многие ходят с фотоаппаратами наперевес, буквально касаясь друг друга плечами.

«Вот если бы они все разом вдруг заметили, что я существую…»

…Если бы это произошло, то сейчас здесь никого не было бы. Тюльпаны, наверное, цвели бы себе, как и раньше, но на залитых полуденным солнцем дорожках парка не осталось бы ни души.

«Либо я, либо они — третьего не дано. Стоит им меня заметить, как они сами тут же и исчезнут. Прекратят свое существование. А вдруг не прекратят? Вдруг попытаются снова не замечать меня, чтобы я исчез?.. Впрочем, мы еще посмотрим, кто кого. Они живут внутри заведенного порядка. Мелочь какую-нибудь из лавки стащить и то не могут. А я… В моей жизни нет необходимости. Даже если я убью кого-нибудь, мне ничего за это не будет. Я, как приговоренный к смертной казни, могу делать все что угодно. Все что угодно…»

Он остановился, подставил ладони солнцу. Человеческая рука устроена очень просто, но вместе с тем очень функционально. По крайней мере она не настолько гротескна, как, например, человеческое ухо. Толстая кожа ладони прорезана крохотными морщинками, под кожей — тонкий слой нежного мяса. И все то, что называется злом, делается этими вот руками.

…Под деревом белела пошлая гипсовая статуя, изображающая обнаженную женщину.

Тэйдзо оторвался от созерцания своей ладони. Рука была, без сомнения, чем-то посторонним. Невозможно смириться с тем, что, оставаясь частью его тела, рука существует сама по себе.

…Пошлая гипсовая женщина стояла под деревом в окружении маргариток и маков. Она вся сияла белым. Казалось, что ее высохшая гипсовая кожа покрыта толстым слоем белил.

Тем не менее, похоже, эта штука вполне отвечает здоровым вкусам здешних горожан. Симпатичный папаша фотографировал своего десятилетнего мальчика, поставив его прямо перед статуей.

— Сынок, сдвинься немного вправо. Стоп-стоп-стоп. Слишком много. Давай обратно влево. Совсем немножечко. Вот так. Молодец! Теперь не двигайся.

«Как странно, что я так отчетливо слышу все, что он говорит, — подумал Тэйдзо. — Каждое произнесенное слово, такое осмысленное, поучительное, указывающее и упорядочивающее».

Тэйдзо пошел дальше.

На скамейке у большой клумбы сидели в ряд четыре призывника. Один из них сплюнул. Слюна, похожая на молодую чистую сперму, на мгновение блеснула в воздухе и упала на землю.

…Откуда-то доносится музыка. Вернее, обрывки музыки. Они доносятся со стороны густой рощи.

Тэйдзо подумал, что начался концерт на Летней эстраде. Он свернул на тропинку, петляющую между деревьев. На сцене — пустота. Круглое, ничем не заполненное пространство было прижато сверху полусферическим навесом, опиравшимся на некоторое количество тонких колонн.

С небольшого холма сразу за Летней эстрадой была видна открытая выставочная площадка, поблизости от которой красовался столб с громкоговорителем. Именно из него раздавалась эта пыльная скрипучая музыка. Впрочем, она неожиданно прервалась, и громкоговоритель произнес следующее:

— Господин Морита из Министерства промышленности и торговли. Господин Морита из Министерства промышленности и торговли. Вас ждет господин Ямакава. Пожалуйста, подойдите к главному входу.

Тэйдзо уселся на одну из деревянных скамеек, ряды которых полукругом расходились от Летней эстрады.

Он не имеет к этому никакого отношения. Он не «тот, кто женщиной рожден», как у Шекспира в «Макбете». На скамейках тут и там сидели студенты, служащие, женщины, дети, лежали бродяги, накинув на себя извечные лохмотья; три уборщицы в белых фартуках и платках сидели рядком и оживленно о чем-то разговаривали, дети играли в салочки, перепрыгивая со скамейки на скамейку… короче, все это не имело к Тэйдзо никакого отношения.

«Даже если я удавлюсь, то через секунду снова оживу. Это уж точно, — подумал Тэйдзо. — И если пулю в лоб себе пущу — все равно воскресну».

Можно было бы проделать что-нибудь в этом роде перед здешней публикой и заработать кучу денег… Но он тут же оставил эту затею. Слишком уж это было по-детски.

Люди садились, вставали, лениво прохаживались взад-вперед. Никто не видел Тэйдзо. Никто не догадывался о его существовании.

Молодая нежная хвоя кедра, тянувшего свои ветви к Летней эстраде, казалась покрытой тонким слоем светло-зеленого снега. Голуби, как грязные колченогие мыши, сновали между скамеек у людских ног, беспрерывно покачивая своими круглыми головками. На их шеях топорщились перья цвета маслянистой сточной воды. Иногда, прижав свои красные лапки к животу, голуби веерами разворачивали крылья и перелетали с места на место над самой землей.

Среди праздной толпы Тэйдзо остро ощущал свою чужеродность, он чувствовал себя твердым речным камушком, подмешанным в вареный рис. Если такой камушек вдруг попадет на зуб, люди негодуют, но если он на зубы не попал, а сразу устремился в глотку, то его проглатывают и даже не замечают.

В такие моменты Тэйдзо обычно начинал притворяться перед самим собой, что его занимают какие-то повседневные мелочи.