Падение Трои - Питер Акройд

— Да? В самом деле? — Он обернулся и посмотрел на Бранда. — А ему рассказали историю пещеры?

— Леонид рассказал.

— И он не испугался?

— Во всяком случае, это его не поколебало.

— Неужели? — Оберманн улыбнулся. — Тогда нам придется дать ему лошадь. Никто не повезет его туда.

— Разве разумно отпускать его одного, Генрих?

— Профессор Бранд рассудительный человек.

— Он не боится. Там, де нет страха, нет ничего страшного.

— Я бы охотно поехала с ним.

— Нет! Я категорически запрещаю тебе! Absolument pas![14]— Ее удивила яростная реакция мужа. — Это говорит моя любовь и преданность тебе, София. Ты — дитя Греции. Возможно, ты не осознаешь этого, но ты полна суеверий. Американцу нечего терять. Нечего приобрести, но и нечего терять.

Разумеется, она послушается. Мать учила ее, что жена повинуется мелким требованиям мужа, чтобы иметь возможность руководить им в более важных делах. Но София считала, что нашла лучший способ. Она усвоила, что, если относиться к обязанностям с энтузиазмом, они перестают быть обременительными. Вот почему она погрузилась в Гомера, вот почему она гордилась своими раскопками. Из Софии Хрисантис она превратилась в фрау Оберманн. Разве не это означало быть замужем?

— Но я могу проводить его туда, правда, Генрих? От этого не может быть никакого вреда.

— Держись подальше от пещеры, София. Люди не могут так бояться этого места без всякого основания.

В этот же день ближе к вечеру Бранд в сопровождении Софии ехал по равнине в восточном направлении.

— На этом плоскогорье, — сказала она, — разводят лошадей.

— И троянцы были своими успехами в этой области, правда?

— Да, причем они использовали те же земли. Мы ничего здесь не нашли. Ни кирпичей, ни фрагментов керамики. Везде просто почва, как тогда, так и сейчас.

— В вашем голосе слышится музыка. Как у певца.

— Правда?

— Вам никто не говорил этого раньше?

— Даже намеком, профессор. — Она засмеялась. — Я ведь совершенно не умею петь.

— Мне кажется, вы не привыкли к комплиментам.

— Я их не заслуживаю.

— Напротив. Вы заслуживаете всех комплиментов мира.

— А теперь вы мне льстите.

— Как говорят у нас в Америке, хорошо было бы вернуться в дом, где вы меня ждете. — София молчала. — Простите. Я слишком далеко зашел.

— Видите впереди гряду холмов?

— Пещера там, не так ли?

— Там ничего не растет. Говорят, что ветки деревьев, протянувшиеся в том направлении, отсыхают.

— Очень интересно.

— Действительно, очень интересно, профессор. Мне хотелось бы пойти с вами, но муж…

— На вашего мужа слишком действуют легенды, миссис Оберманн. Вы верите в привидения или во что-либо подобное?

— Не верю. — Она произнесла это очень медленно, потом, поколебавшись, добавила, глядя на вход в пещеру, к которой они приближались. — Но думаю, что боюсь их. Я не должна ехать дальше, профессор. Я подожду вас здесь.

Бранд пришпорил коня. Когда он приблизился к пещере, конь поднялся на дыбы, возможно, испугавшись змеи. Но Браун что-то пошептал коню и огладил его.

Привязав коня к скале, Бранд пошел вперед. У входа он остановился и зажег взятый с собой фонарь. Затем вошел в пещеру.

Там было не так холодно, как он представлял себе, и откуда-то изнутри шел поток воздуха. Пол был гладкий, на нем в пыли валялось несколько камешков. Сверху нависали скалы, которые цветом и структурой, казалось, не отличались от пыли, но были твердыми и странным образом перекрученными. Не пахло ни сыростью, ни гнилью, но ощущалась легкая затхлость, и Бранду вспомнилось, как однажды он открыл гардероб в отцовской спальне и вдохнул запах висевших там сюртуков и пальто. Не доносилось ни единого звука, слой пыли у входа в пещеру был настолько толст, что заглушал шаги. Скалы преграждали путь любому шуму, идущему снаружи, ему больше не было слышно, как конь бьет копытом.

Он поднял фонарь, но свет, казалось, проникал недалеко, впереди Бранд видел переливающуюся радужную игру отливавшего жемчужным блеском света, и больше ничего. Он все еще ощущал дуновение воздуха из какого-то отверстия или щели, но ему показалось, что стало теплее, — возможно, от возбуждения. Или это просто был неподвижный сухой воздух пещеры? Бранд крикнул: "Эй!" Эха не было. Он повернулся, чтобы посмотреть назад, но, должно быть, яркий огонь фонаря помешал ему увидеть вход и дневной свет. Он сделал широкий шаг, споткнулся и упал лицом вперед. Фонарь бешено закачался в его руке, и на мгновение ему показалось, будто его тень прошла вперед него, остановилась и обернулась.

София ждала около получаса. С Эгейского моря дул влажный ветер, неся на равнину свежесть, предвещая путешествия и расставания, и София радовалась этому.

Из пещеры появился профессор Бранд. Он держался прямо и шел очень медленно. Прошел мимо коня, который с любопытством на него глядел, но не сделал ни знака, ни жеста. Бранд держал голову склоненной набок, словно поранил шею, и по мере того, как он подходил, София увидела, что он пристально смотрит вперед. Чтхнго было не так Лицо Бранда казалось серым.

— Я должен ехать домой, — сказал он, приблизившись к Софии, не глядя на нее.

— Вы простудились в пещере, профессор. Это нездоровое место.

— Домой.

Подойдя к привязанному коню Бранда, София бросила быстрый взгляд в пещеру. Там было очень светло, и она догадалась, что сквозь какую-то щель в скалах туда пробиваются солнечные лучи. Она подвела к Бранду коня. Профессор так и стоял, скривив шею.

Софии с трудом удалось посадить профессора на коня, и теперь он, согнувшись, сидел в седле. Затем она села на свою лошадь и, держа в одной руке поводья коня Бранда, а в другой своей лошади, вернулась в деревню, где Бранд ночевал прошлой ночью. По счастью, там оказался Леонид, покупавший муку в мешках, и София окликнула его.

Он поспешил к ним.

— Наверное, профессор подхватил в пещере какую-то болезнь, — сказала она. — Может быть, лихорадку.

Они сняли Бранда с коня и наполовину внесли, наполовину втащили в деревенский дом. Сидевшие в тихом садике три женщины извлекали се мена из лежащих перед ними коробочек кунжута. Леонид объяснил им, что профессора нужно уложить в постель, потому что он заболел. Он ни словом не упомянул ни lagoum, ни пещеру Семелы.

Женщины тут же встали, опасаясь лихорадки, которая часто свирепствовала в этих местах. Но, увидев американца, которого София вела к его жалкой постели, они сразу заметили, что у него нет ни жара, ни испарины. Он был бледен, глаза и губы посерели. Женщины повернулись и, не оглядываясь, тут же покинули дом.