Невидимое зло - Майкл Ридпат

— И в чем была проблема?

— Ходили слухи, что у них большие сложности. Приток денег едва покрывал выплаты по процентам. Мы поддерживали их все 1980-е. Они скупали газеты в самых разных штатах: крупнейшей, конечно, была «Филадельфия интеллидженсер», но имелось и много других, включая центральные в Индиане и Огайо. И ван Зейл вдохнул в них новую жизнь: сократил издержки, повысил расценки на рекламу и все такое. И все время продолжал выплачивать проценты по облигациям и банкам за средства, заимствованные на покупку. Все шло замечательно, пока мы продолжали финансировать весь этот процесс. В 1986 году он попытался пробиться на рынок Лос-Анджелеса, и неудачная попытка противостоять «Лос-Анджелес Таймс» влетела ему в копеечку. А в октябре 1987 года фондовый рынок обвалился и бросовые облигации, казалось, канули в Лету. Ребятам вроде ван Зейла пришлось особенно туго. Без бросовых облигаций они не могли заключать новые сделки, а без них приток денег был недостаточен для погашения процентов по старым. Единственным выходом было приобретение крупной компании, чтобы использовать поступающие от нее деньги для обслуживания текущих выплат по старым долгам. Поэтому покупка «Гералд» была так важна — или это, или банкротство.

— А кто-то еще был заинтересован в приобретении «Гералд»?

— Да. Ивлин Гилл. Тогда о нем еще никто не слышал. Он заработал состояние на товарном рынке и владел небольшим издательством, выпускавшим журналы, потом неожиданно решил вложить деньги в газетный бизнес. Это была его первая попытка. Он предложил больше, чем ван Зейл, но «Гералд» все же отошла к последнему. Гилл был в бешенстве. С тех пор они с ван Зейлом на ножах. Конечно, после этого Гилл приобрел кучу изданий, включая «Нью-Йорк глоуб» и «Меркьюри».

— Но протолкнуть сделку с «Зейл ньюс» было очень трудно?

— Еще бы! Им пришлось поднять процентную ставку. Насколько я помню, они начали с двенадцати процентов, а потом повысили до тринадцати с половиной. Если честно, то меня это сильно напрягало. Хуже нет продавать клиентам нечто, что реально выглядит мыльным пузырем.

— Значит, вы сами не торговали этими облигациями?

Кэш ухмыльнулся:

— Они удвоили торговую кредит-ноту, и я пересмотрел свои приоритеты. Я продал на сорок миллионов в Европе, и американцы меня просто заобожали.

Кальдер закатил глаза.

— Послушай, — заметил Кэш. — Я не раз вытаскивал тебя из ямы.

— Это правда. — Кальдер неоднократно пользовался потрясающей способностью Кэша уговаривать, когда хотел избавиться от сомнительных позиций, с которыми никто на рынке не хотел иметь дела. Кальдеру приходилось не раз выслушивать от Кэша, что тот думает по этому поводу, но Кэшу всегда удавалось продать облигации. — А как себя чувствует «Зейл ньюс» сейчас?

— Весьма достойно. С помощью «Геральд» им удалось выкарабкаться и, хотя они с тех пор приобрели еще несколько региональных газет в Англии, пару в Австралии и Канаде и побольше в Штатах, урок пошел им на пользу. Сейчас у них торгуется только одна облигация, но она продается хорошо.

— Спасибо, Кэш.

— Никаких проблем, — ответил тот, — Мне теперь предстоит решить, что делать с пятьюстами миллионами, обеспеченными активами, если Джози все-таки решит с ними расстаться.

Когда Кальдер выходил из здания «Блумфилд-Вайс», зазвонил его мобильник. Это была Ким, причем явно взволнованная.

— Что случилось? — спросил Кальдер.

— Когда ты возвращаешься?

— Собирался вылететь обратно после обеда. А что? В чем дело?

— Поторопись! Я только что разговаривала с полицией. Я была права, я знала, что права! Авария самолета не была случайностью! Ее подстроили!

11 июля 1988 года

Ездила на заседание правления Проекта по ликвидации неграмотности в Гугулету. Меня отвез Нимрод — я не люблю туда ездить сама после волны беспорядков, прокатившейся там пару лет назад. Вообще-то мы стали проводить заседания в этом месте только в последние месяцы — до этого белым там было лучше не появляться. Гугулету не существует в головах белых. Его нет даже на карте, хотя там живет не меньше двухсот тысяч человек. Это расползшийся во все стороны поселок из однокомнатных лачуг, в которых ютятся бесчисленные обитатели, борющиеся за каждый квадратный дюйм пола для сна. Эти лачуги сделаны из дерева или рифленого железа, и по какой-то неведомой причине преобладающим цветом здесь является зеленый. В поселке жизнь бьет ключом — повсюду бегают дети, бродят курицы, и даже изредка встречаются коровы, которые по-прежнему являются признаком достатка. В воздухе висит смешанный запах еды и гниения и стоит постоянный гул от разговоров, детского смеха и неумолкающих ритмов местных мелодий, которые Финнис так часто наигрывает на губной гармошке дома.

Мириам Масоте начала этот проект десять лет назад, поставив целью научить взрослых чтению и письму. Ее отец уже тридцать лет сидел в тюрьме на острове Робен. Мириам считает, что когда черные южноафриканцы станут грамотными, то смогут заставить остальной мир услышать свой голос. Надеюсь, что она не ошибается. Благодаря ее усилиям сейчас умеют читать сотни, если не тысячи, обитателей Гугулету. Учитывая, насколько скудным является финансирование, просто поразительно, как много ей удается. Я тоже стараюсь помочь, причем не только своими деньгами, но и сбором средств в Штатах. Большую помощь оказывает мама, подключив к этой работе церковные приходы Миннесоты.

Либби Вайсман — просто незаменимая помощница и настоящий ураган. В таком месте, как Гугулету, без чувства юмора выжить невозможно. Она довольно откровенна в своих высказываниях о режиме, и, мне кажется, пару раз ее даже арестовывали, однако каким-то образом ей удалось избежать судебных ограничений на общение. Она очень возмущается жадностью капиталистов Южной Африки, хотя никогда не упоминает имени Нелса. Может, она коммунистка? Интересно, остались ли в Южной Африке члены компартии или они все в тюрьме или в изгнании? Мы с ней ладим: она одна из немногих южноафриканских женщин, кого я могу назвать другом. Не могу представить, чтобы она включила меня в расстрельный список, хотя, наверное, это решают руководители за границей.

После заседания она пригласила меня заехать к ней, но я отказалась. Мне кажется, я похожа на шар, который хочет укатиться подальше от «Хондехука».

В последние дни я много думала о Нелсе, о том, как мы впервые встретились. Это был момент, который изменил всю мою жизнь. Произошло это в самом конце 1960-х, примерно через год после окончания магистратуры, и меня возмущала несправедливость, творившаяся в мире, особенно режим апартеида. Как внештатный корреспондент я написала для журнала «Лайф» пару удачных статей о студенческих движениях протеста и собиралась подготовить статью о прессе и апартеиде в Южной Африке. У меня был друг, его отец работал корреспондентом «Таймс» в Йоханнесбурге, и мне удалось договориться, что я остановлюсь у него. Он помог мне устроить встречи с несколькими редакторами и владельцами южноафриканских газет.