Путь до весны - Виктория Александрова

этом и, не вынимая копья из шеи Хайсена, прикончит и её саму. Но копьё всё же исчезло, из раны вырвался фонтан крови, и Георг даже не попытался зажать её — просто вяло улыбнулся и упал, не успев закрыть глаз.

— Георг… — ошеломлённо проронила Кристина, понимая, что впервые в жизни назвала его по имени.

Копейщик всё ещё стоял напротив неё: он был без доспехов, лишь в наспех надетом на голову шлеме с опущенным забралом. Едва ли не зарычав от внезапно поразившей сердце ярости, Кристина кинулась на него, он успел отбить один её удар древком копья, но другой пропустил, и клинок без труда распорол его живот, оставив кровавую рану, внутри которой виднелось что-то коричневато-серое.

Вовремя пригнувшись от летящей стрелы, она подбежала к капитану Больдту — тот разделался с очередным противником, а двое айсбургских гвардейцев под его началом держали окровавленного Хенвальда. Так вот куда он пропал! Видимо, его схватили тут же, как только его ранил сир Георг…

Хенвальд шипел, видимо, от боли, а взгляд его был каким-то пустым и остекленевшим. Кристина поняла, что он, не отрываясь, смотрел на только что убитого ею копейщика, из распоротого живота которого всё ещё обильно сочилась кровь. И лишь когда к трупу подбежала, судя по всему, где-то прятавшаяся всё это время графиня, Кристина поняла, что, сама того не ведая, убила наследника графа Ульриха, его единственного сына и того самого человека, что мог бы попытаться восстановить род Хенвальдов после того, как его отец навлёк на него позор.

Графиня стащила шлем с головы убитого сына и, проведя пальцами по его бледным щекам, зарыдала.

Кристина даже не знала, как звали этого юношу и сколько ему было лет — возможно, он даже был несовершеннолетним и не прошедшим через обряд акколады. Прямо как Рихард… Однако ему хватило сил и мужества ринуться в битву, воспользоваться последним шансом отстоять свой замок и попытаться убить её… Может, у него бы это получилось, если бы не жертва сира Георга, который так «удачно» оказался между ними.

Не зная, что и думать обо всём этом, она вернула меч в ножны и попыталась вытереть руки о плащ — ей показалось, что и ладони, и пальцы, и запястья обагрены кровью… Но на плаще не осталось ни следа, ни пятнышка, и Кристина с удивлением обнаружила, что руки её были вполне чистыми, лишь под ногтями виднелись следы грязи.

Графиня убивалась над телом сына, и теперь, когда эта короткая битва закончилась, когда затихли песнь стали, крики раненых, стоны и ругань, был слышен лишь её надрывный плач.

Над Хенвальдом потихоньку собирались тучи — уже явно не снеговые. Недавно начался новас[4], пришла весна, и снега впредь можно не ждать. Скорее всего, тучи принесли дождь: воздух стал холоднее и свежее, бледно-серое небо потемнело, и вскоре на землю несмело упали редкие капли первого весеннего дождя.

К ночи этот дождь смыл с мостовой внутреннего двора всю кровь.

Глава 6

Кристина готова была опустошить все запасы винных погребов Хенвальда — напиться, забыться, стереть из памяти то, что произошло… И эту неожиданную битву, которая окончательно лишила бывшего графа Ульриха права на помилование, и убийство Хенвальда-младшего, и смерть сира Георга Хайсена… Что ей скажет Хельмут, когда узнает об этом? Хайсен был его вассалом и, по-видимому, другом. Он умер из-за неё, и теперь барон Штольц имеет полное право обвинить её в этом.

В тот же вечер пришла запоздалая лунная кровь: Кристина резко ощутила тянущую боль в животе и вскоре обнаружила, что от крови придётся отстирывать не только брэ, но и штаны. Месячные задержались на пару дней и теперь ударили с такой силой, что хотелось просто лечь, свернуться калачом и выть от боли. Но времени на это не было. Поэтому, поменяв бельё и одежду, женщина продолжила заниматься делами, параллельно предаваясь мечтам о вине.

Но мечты так и остались мечтами, и пить Кристина всё же не стала — уже привычно обошлась ромашковым чаем, любезно предоставленным ей одним из лекарей. К слову, лекари трудились всю ночь, помогая пострадавшим, перевязывая и зашивая раны, накладывая обезболивающие и обеззараживающие мази, вправляя вывихи. Хенвальду тоже обработали его раны, а также позволили переодеться и поужинать, прежде чем отправить на допрос к Кристине.

Она не очень хотела его слушать — да и он тоже давно высказал всё, что думал. Но для составления приговора ей нужно было поговорить с ним ещё раз. А потом с его женой и вассалами, что тоже присоединились к восстанию, предоставили войска и участвовали в битвах… Кристина тяжело вздохнула. Конечно, никто не говорил, что будет просто, но как же ей сейчас не хватало кого-то, кто мог бы помочь, что-то посоветовать, взять на себя часть дел и обязанностей… Капитан Больдт был ранен и не мог к ней прийти, да и с её стороны было бы по меньшей мере неуважительно что-то ему приказывать в такой момент. Поэтому придётся справляться самой…

Испуганные, бледные хенвальдские служанки натаскали ей целую ванну горячей воды, и Кристина первым делом вымыла голову — та уже начала чесаться. Затем женщина быстро вытерлась и оделась: конечно, платьев у неё с собой не было (хотя жаль, что ей не пришло в голову взять с собой хотя бы одно), и пришлось надеть на официальную беседу серый дорожный камзол, на локтях которого зияли прорехи. Другие её вещи отправили в стирку или на починку, и этот камзол оказался самым целым из всех, что у неё были, остальные же оказались гораздо более рваными. Также она нашла просторные штаны из чёрной шерсти — если опять выступит кровь, то её хотя бы не будет видно.

Кристина принимала Хенвальда в его собственном рабочем кабинете — небольшом тёмном помещении, большую часть которого занимал дубовый стол с высоким жёстким креслом. Окошко было зашторено серыми плотными занавесками, а пол покрыт коричневым весьма искусно сделанным ковром. На столе стоял небольшой канделябр с тремя свечами, столько же горело на шкафе возле дверей, а вот бронзовая люстра под потолком пустовала. Хенвальда ввели сюда два стражника, и Кристина кивнула им, велев остаться внутри и встать у входа. Всё-таки она несколько боялась оставаться с мятежником наедине.

Хенвальд напоследок решил одеться понаряднее: на нём была белая рубашка с коричневой отделкой на рукавах, сверху — красная котта нараспашку, вышитая золотом, широкий ремень из чёрной кожи… Ткань на правом плече чуть