Поля крови. Религия и история насилия - Карен Армстронг

Социальные и политические сдвиги вдохновили некоторых представителей воинского класса задуматься о возможности мира, свободного от засилья жрецов. Так, «Упанишады» отрицали необходимость ведийских жертвоприношений и окончательно низвели дэвов, превратив их в элементы созерцающей души:

Надо вникнуть в самого себя. Основное внимание «Упанишад» уделено атману («Я»), который, подобно дэвам, является манифестацией Брахмана. Если мудрецу удается обнаружить внутреннюю суть своего бытия, он автоматически входит в высшую реальность. И лишь путем экстатического познания «Я», которое освободит его от страсти к земному и эфемерному, человек может выйти из нескончаемого цикла перерождений. Это было чрезвычайно важное открытие. Представление о том, что высшая реальность («всё») имманентно присуща каждому человеческому существу, станет одним из центральных учений в каждой крупной религиозной традиции. А значит, нет необходимости совершать сложные ритуалы, поддерживавшие структурное насилие классовой системы. Ведь если человек познал великую реальность внутри себя, он стал единым с Брахманом:

Это была дерзновенная декларация о независимости, и революция не только духовная, но и политическая. Отныне кшатрии обретали свободу от жрецов с их ритуалами. И в то время, когда вайшьи и шудры уже карабкались вверх по социальной лестнице, воинская аристократия предъявила свое право на первое место в обществе.

Однако «Упанишады» бросали вызов и воинскому этосу кшатриев. Когда-то атманом считали Агни, глубинное божественное «Я» воина, достигавшееся в боях и грабежах. Героически продвигаясь на восток, арии вожделели земного: коров, имущества, земли, чести и славы. Ныне же мудрецы «Упанишад» призвали учеников отринуть такие желания, ибо человек, помыслы которого сосредоточены на земном богатстве, никогда не выйдет из цикла страданий и перерождений.

Новые техники медитации создавали такое состояние ума, которое было диаметральной противоположностью старой арийской ментальности: «знающий» делается «успокоенным, укрощенным, воздержанным, терпеливым и собранным»{235}. В одной из «Упанишад» даже описано, как сам Индра, бог войны, мирно живет с учителем в лесу и отказывается от насилия, обретая совершенное спокойствие{236}.

Арии всегда считали себя существами высшего сорта. Ритуалы воспитали в них глубокое чувство правоты, весьма полезное в набегах и завоеваниях. Но «Упанишады» возвестили, что атман, суть каждого живого существа, един с Браманом, а значит, все существа имеют божественную сердцевину. Брахман – тончайшая сущность в баньяновом семени, из которого вырастает большое дерево{237}. Он сок, который несет жизнь каждой части дерева, и он – основа каждого человека{238}. Брахман – как кусок соли, который за ночь растворился в чаше воды: его не видно, но он в каждой капле{239}. И надо не отрицать свое родство со всеми живыми существами, как поступали воины, демонизируя своих врагов, а возрастать в осознании этого родства. Каждому любо считать, что он уникален. А на самом деле индивидуальные особенности не более постоянны, чем реки, которые текут в одно море. Покинув речное русло, они становятся океаном, и ни одна не скажет «Я эта река» или «Я та река». Подобное горделивое утверждение своего «Я» было бы иллюзией, которое ведет лишь к заблуждениям и страданиям. Для освобождения (мокша) от страдания нужно осознать, что в основе своей каждое существо есть Брахман. А значит, ко всем существам следует относиться с полным благоговением. «Упанишады» завещали Индии чувство глубокого единства всех существ. И так называемый враг уже не глубоко чуждый нечестивец: он неотделим от нас самих{240}.

Дотоле индийская религия всегда поддерживала и обосновывала структурное и военное насилие. Однако уже в VIII в. до н. э. саньясины (отрекшиеся) сурово и системно обличали агрессию, уходя от оседлого общества к независимому образу жизни. На Западе часто видят в таком отречении лишь отказ от жизненных благ. На самом деле на всем протяжении индийской истории аскетизм почти всегда имел политический аспект и сплошь и рядом вдохновлял критическую переоценку общества. Без сомнения, это случилось и в долине Ганга{241}. Арии всегда обладали «беспокойным сердцем» – таким, какое погнало Гильгамеша прочь от насиженных мест, – но саньясины покидали дом не для битв и грабежей. Они всячески избегали насилия, не имели собственности и жили подаянием{242}. Приблизительно к 500 г. до н. э. они добились глубоких духовных перемен и бросили прямой вызов ценностям аграрных царств{243}.

Отчасти это движение было связано с практикой брахмачарьи (святой жизни) учеников браминов. Они годами учились у гуру, изучали «Веды», смиренно просили подаяния и некоторое время жили одни в тропическом лесу. Вообще арийские юноши часто уходили в джунгли, чтобы повысить боевые навыки, научиться охотиться, добывать себе еду и выживать. Однако дхарма брамина исключает насилие, и брахмачарин не имел права охотиться, вредить животным и ездить в боевой колеснице{244}.