Полумертвые души. Люди из пригорода - Сергей Никшич

А он долго еще стоял, глядя на залитый желтым фонарным светом мир, в котором он остался вдруг совсем один, и все повторял это проклятое слово, вырвавшееся из уст девушки, которая, как он думал, разделит с ним его судьбу.

Но нас, как известно, спасает сила привычки, и по привычке ноги понесли его к трамвайной остановке. Голодный живот заходился хрипом и писком, но Алеша ни на что не обращал внимания – тело было само по себе, а душа его сама по себе.

На несколько недель Алеша слег. Мудрая мать лечила симптомы его болезни, понимая, что душу способно вылечить только время, – отпаивала сына мятой, от которой он ходил словно чумной и пичкала малиновым вареньем, от которого он обильно потел и еще больше худел, но зато на впалых и бледных щеках проступал иногда румянец. Так прошло целых два месяца, и в один прекрасный день, а он и вправду был прекрасным, потому что снег белоснежной пеленой укутал Горенку, Алеша проснулся и вдруг почувствовал, что боль в сердце прошла. Подождал немного, но боль не возвращалась, ему отчаянно хотелось есть и… кататься на лыжах. И тогда он понял, что выздоровел, и тут же раз и навсегда сделал для себя вывод о том, что ни при каких обстоятельствах не следует удерживать женщин. Рядом должен быть тот, кто хочет быть рядом, – так сформулировал для себя Алеша свое новое жизненное кредо. Позавтракав, он вышел на улицу продышаться, отдавая, впрочем, себе отчет в том, что он почти два месяца пролежал в постели, сильно отстал от однокурсников, а незаконченный роман его покрылся толстым слоем пыли.

Возле сельпо ему встретилась Явдоха, которая бросила на него быстрый пытливый взгляд и дружелюбно улыбнулась, давая понять, что ей все известно и она за него рада.

Явдоха даже подошла к нему поближе и прошептала на ухо:

– Не ищи далеко, ищи близко… Кто знает, может быть, Запертая Пашка твоя судьба…

И она ушла, а Алеша старательно обдумывал ее слова по дороге домой.

«Не Явдоха у нас, а прямо какая-то деревенская Пифия, – думал он, – при чем тут Запертая Пашка, если всему селу известно, что у нее от рождения не все дома и потому ее и заперли…».

Но прилетевшая откуда-то мысль холодной иглой кольнула его: «А ты уверен, что она действительно не в себе? Разве ты ее видел или тем более с ней говорил?». И невидимая мысль улетела туда, откуда и прилетела, а озадаченный Алеша, придя домой, стал как бы невзначай расспрашивать мать про Запертую Пашку.

И та рассказала ему вот что. Лет двадцать назад у кузнеца Панаса родилась дочь. Кузнец, страстно мечтавший о сыне, который бы продолжил его род и его ремесло, от горя запил, хотя девочка была удивительной красоты – с бирюзовыми глазами, золотыми волосами и кожей, такой белоснежной, словно она появилась на свет не в залитой солнечными лучами Горенке, а на берегу холодного северного моря; к тому же она росла не по годам смышленой, и мать не могла на нее нарадоваться, но обеим приходилось худо от Панаса, который в глубине души дочку все же любил и понимал, что напрасно тиранит свою семью, но перебороть себя не мог и однажды в порыве гнева накинулся на жену и дочь с кулаками. Что именно там тогда произошло, никому доподлинно не известно, но вскоре после того Ефросинья, так звали Пашкину мать, угасла как свеча, а пятилетняя Пашка осталась совсем одна, потому что ее, а не себя, Панас считал виновницей гибели своей преданной подруги. И прогнал он Пашку со двора, как прогоняют приблудного котенка, и она, горемыка, ходила от хаты к хате, просила еду и спала, где придется, пока ее не приютила на время сельская учительница, опасавшаяся, что девочку увезут цыгане. И Пашка прожила у нее лет десять, до самой смерти отца своего, который так и умер, не покаявшись в страшном грехе своем. И Пашка переехала было в отчий дом, но тут откуда ни возьмись, как гром с ясного неба, появилась ее, до того никогда не бывавшая в этих местах тетка, переписала хату и хозяйство на себя, а Пашку заперла в хлеву, потому как та от всех тех бед, которые ей пришлось пережить, по словам тетки, тронулась разумом – ни в какую не хотела признавать свою тетку и имела наглость утверждать, что Голова с проходимицей украли у нее родной дом. И с тех пор она сидит в хлеву, в котором, правда, после смерти Панаса, скот держать перестали, сельская учительница, теперь уже ветхая старушка, носит ей иногда книги да гостинцы, а тетка ее нашла на усадьбе клад и живет припеваючи со своим хахалем.

«Странная история, – подумал Алексей. – Надо будет с Николаевной переговорить». Дело в том, что Розалию Николаевну, учительницу, о которой рассказывала мать, он хорошо знал. Она иногда заходила к ним одолжить книги для чтения, и теперь он уже догадывался, для кого именно они предназначались.

Прошло всего два или три дня после того, как матушка рассказала ему про Запертую Пашку, как Розалия Николаевна зашла к ним по своему обыкновению одолжить книг. Алексей, как мог, старался ее задержать и разговорить, но та на его уловки не поддалась и, выбрав почти наугад две или три книги, по своему обыкновению заспешила, как она выразилась, к своей бывшей ученице, которой нездоровится и для которой книги – единственная радость.

Алексей решил подсмотреть, куда она идет, да это было и не трудно, потому что учительница шла, не оборачиваясь, и к тому же по людным улицам. И всего через несколько минут она уже подошла к богатой усадьбе, окруженной таким мощным забором, что напоминал он всего более крепостную стену. Бойниц, правда, в ней не было, но колючая проволока, которой забор был обильно увенчан, не располагала к мысли посетить без спроса тех, кто так старательно оберегал себя от посторонних. Старушка, видать, в этом доме была своя и, не стучась, открыла калитку и вошла во двор. Алексей приоткрыл калитку и шмыгнул во двор вслед за ней, надеясь только на то, что собаки, если они все-таки там есть, сидят на привязи. Старушка пошла через заставленный всякой всячиной двор за дом, а затем засеменила через сад по узенькой тропинке к строению, поросшему мхом, которое, постепенно врастая в землю, притаилось на краю усадьбы.

Впрочем, внутрь этого унылого сарая войти она и не пыталась – дверь была заперта на огромный навесной замок, такой мощный, что можно было подумать, он был создан для того, чтобы охранять мирных посетителей цирка от свирепых тигров, норовящих вырваться на волю из клетки. И точно это была клетка, потому что, когда немытое от начала времен, серое от пыли и копоти окошко отворилось, Алексей рассмотрел ржавую, но массивную решетку, через которую навстречу учительнице невидимая Алексею Запертая Пашка протянула худенькую, белую, как простыня, руку, чтобы взять книги. Кроме книг, учительница подала невидимой собеседнице еще какой-то сверток, что-то тихо сказала ей и заспешила поскорее покинуть это странное и малоприветливое подворье.

А вот Алеше спешить было решительно некуда – до начала занятий оставалось еще несколько часов, в редакцию он сегодня не собирался, а свежий зимний и совсем не холодный воздух казался ему после его двухмесячного затворничества удивительно вкусным. И дождавшись наконец той минуты, когда учительница проследовала по той же узенькой тропинке и скрылась за домом, глубоко вдохнул, подошел к сараю и тихонечко постучал по оконцу. Оно через несколько минут распахнулось и через решетку к своему изумлению Алексей вдруг лицом к лицу оказался с Аленой. Да, это была она! Или все же нет – сознание у него помутилось, и он схватился за ржавую решетку, как утопающий за спасательный круг, чтобы не упасть в снег.